Лелейская гора

Она принесла мне добрый ломоть хлеба и лепешку сыра, завернутую в лопух. Но что-то в ней изменилось, какая-то тайная тревога терзала ее, а может быть, она сердилась на меня и держалась поодаль, не говоря ни слова. Надо бы порасспросить ее о чем-нибудь, неприлично есть молчком, будто сам у себя вырывая кусок. Например, о том, где ее муж, что он делает и почему оставил ее тут одну. Но я подумал, что это может ее обидеть, и смолчал. Нет, не хочу я ее потерять, кроме нее, у меня никого больше нет. Я ее лучше о чем-нибудь другом спрошу - как нынче уродились фрукты или пшеница. Но прежде чем я успел открыть рот, в хижине закашлял свекор. Чтоб тебе совсем задохнуться, пожелал ему я. Она в тот же миг сорвалась и убежала, и дверь за ней закрылась. Даже «до свидания» не сказала, видно, нет у нее никакой, охоты снова видеть мои вшивые лохмотья и бороду. Нарочно не попрощалась со мной, и в этом нет ничего удивительного - беду никто не станет кликать, она сама не замедлит явится в дом.

На душе у меня помрачнело: снова я был один. Кто-то должен отплатить мне за это, но я еще не знаю, кто. Может быть, именно этот свекор, который кашляет там, в хижине. Этот тоже хороший гад - старик, а туда же, лезет в погоню. День-деньской вынюхивал и шарил по деревням, а теперь развалился себе как ни в чем не бывало в постели, дышит одним воздухом с Недой и любуется ее красивыми ногами, не такой он дурак, как я, чтобы сидеть со своей неподкупной честностью под открытым небом и дрожать перед каждой собакой. А собаки между тем не унимаются, дружнее лают, почуяли, видать, меня, узнали. И опять напоминают мне про князя Милоша, и про Пашича, и про Печанаца²⁶; ну и пусть себе. Мне сейчас терять нечего. Лучшего места для отдыха не найти. Мягко, как на отаве, просторно и ароматно, и кто-то думает обо мне. Пусть знает, что я здесь и спровадить меня отсюда не очень-то легко. Наконец и собаки утихли, псы и те добрее своих хозяев. И теперь мне совсем хорошо и покойно, но в небе всходит выпуклый глаз пятницы и гонит меня в горы.

ЛЕСНАЯ ТЮРЬМА

Вчера вечером внизу, в долине, в домике у дороги, я встретился наконец с безногим учителем. С ним должен был установить связь Нико Сайков. Он пробовал, но безуспешно. Я покончил с этим вопросом в две минуты. Учитель порядочный человек и, как все порядочные люди, несчастен: я свалился на него как снег на голову, и на этот раз у него не было никакой возможности увернуться от меня. Некоторое время он утешал себя тем, что я призрак и через несколько минут исчезну так же внезапно, как появился; однако вскоре мне удалось внушить ему мысль, что от меня не так-то просто отделаться. Учитель сдался и стал предлагать выкуп за спасение своей души. Он признался, что был коммунистом, но только идейным его сторонником и не давал никаких обязательств принимать участие в практической деятельности. Практика - нечто совсем иное, в наше время она неизменно связана с риском, а он не может подвергать свою семью смертельной опасности … Учитель дал мне мешок муки, пачку албанского табака и пару коробок спичек. Он отдал бы мне половину Америки, а может быть, и всю ее целиком, окажись она у него под рукой, лишь бы спровадить меня из дома и откупиться навсегда.

На обратном пути я наткнулся на чей-то огород и вспомнил, что было бы неплохо набрать лука. Я промыл его в ручье и хорошенько оббил, чтобы не замочить остальные продукты. Оббил и сам удивился: решительно, я замечаю в себе большие перемены, незаурядную практическую сметку в соединении с предусмотрительностью и необходимой дозой нахальства; может быть, гайдутчина и подрывная работа в тылу врага и есть мое истинное призвание? И даже если в этом утверждении имеется известная доза преувеличения, то есть в нем и несомненная доля истины. Воспользовавшись сменой караула, я перешел через мост и благополучно очутился на на том берегу. Выглянул месяц, дорогой протопал громкоголосый патруль, поп с компанией возвращался из трактира, какие-то люди пробирались на водяную мельницу, надеясь за ночь смолоть потихоньку свои запасы и не подозревая о том, что я стою за деревом и вижу и слышу все, что они говорят. Потом я встретил лису: стоит себе, раздумывает, куда направиться. Я швырнул в нее камешком, и она, поджав одну лапу, припустила на трех еще быстрее, чем бегала на четырех.