Лем. Жизнь на другой Земле

С литературной стороны «Астронавты» были намного слабее, чем «Больница Преображения». Даже сложно поверить, что это один и тот же автор, к тому же старше на несколько лет. Однако на фоне общей нудной и серой соцреалистической литературы 1951 года роман засветился, как тунгусский метеорит, которому был посвящён (Лем в поисках темы, вероятно, просто схватился за объявленную как раз в 1950 году гипотезу советских учёных Ляпунова[121] и Казанцева, что, возможно, это был не метеорит, а катастрофа внеземного летающего аппарата). Роман принёс Лему первые переводы: в 1954 году книга вышла в ГДР, фурор она произвела и в СССР.

В Польше роман пробудил злость многих рецензентов. Евстахий Белоборский и Анджей Трепка, которые сами пробовали писать книги о космических путешествиях, злились на Лема, что он увёл у них из-под носа пальму первенства, атаковали его с двух сторон.

Белоборский в «Проблемах» указывал Лему на научно-технические ошибки в описании космического корабля «Космократор», которым герои летят на Венеру, откуда (как оказалось) прилетел тунгусский болид. Он обвинял «Астронавтов» (скорее всего, справедливо), что роман нарушает «второй закон Циолковского».

Трепка в «Ilustrowany Kurier Polski» обвинял Лема в нарушении этикета марксизма-ленинизма. В польском тексте герои обращаются друг к другу на «пан»: «Там никто не говорит «вы». Слово «товарищ» – такое дорогое для нас сейчас – по мнению автора, уже не находит себе место через 50 лет», – комментировал Трепка.

На то же обратила внимание и Софья Старовейская-Морстинова в «Tygodnik Powszechny», но по другой причине: «Люди, замкнутые в межпланетном корабле, должны называть друг друга по имени, – писала она, иронизируя, – уважаемый, обратите внимание, за нами гонятся метеориты!» От лица «всех переводчиков» она выразила надежду, что формула «пан» пропадёт в польском до 2000 года. «И кто из вас был прав, уважаемая пани?» – так и хочется мне спросить с высоты нашего 2017 года.

Идеологические обвинения случались часто. На страницах «Nowa Kultura» было напечатано и мнение Людвика Гженевского и Софьи Возьницкой. Это не были голоса «за» или «против», как в сегодняшних медиа, это была скорее дискуссия, кто с более принципиальных позиций сможет обвинить Лема. Гженевский критиковал его за «неописание человека эры коммунизма». Возьницкая – за «недостаточно сильные идеологические фундаменты». Оба в каком-то смысле были правы, но Лем влез с ними в бессмысленную полемику.

Хоть в интервью много лет спустя он любил вспоминать эти критичные отзывы, нужно справедливости ради сказать, что было много и положительных рецензий. Роман хвалили, в том числе Лешек Хердеген, Адам Холланек (парадоксально, но именно за «отображение коммунизма») и Анджей Киёвский, который справедливо назвал роман «книгой в честь человека». Даже в том двухголосье из «Nowa Kultura» Людвик Гженевский похвалил автора за захватывающее описание пейзажей Венеры, которые, по его мнению, были действительно самой сильной стороной романа.

Судя по тому, что говорил Лем, его отец не был в восторге от «Астронавтов» – и трудно этому удивляться. С точки зрения литературного мастерства это очевидный шаг назад по сравнению с «Больницей Преображения». Роман, однако, сигнализирует о начале ожидаемого улучшения материального состояния семьи Лемов. После успеха «Астронавтов» Лем уже мог быть разборчивым в издательских заказах.

В 1953 году «Iskry» заказали у него сборник рассказов (он вышел в следующем году). Старые произведения из «Nowy Świat Pryzgód» не могли быть напечатаны в новых обстоятельствах – были недостаточно соцреалистические[122]. Лем был вынужден писать новые произведения, более адаптированные к обязательной тогда доктрине соцреализма, как, например, «Топольный и Чвартек». Туда вошли также рассказы о Ийоне Тихом. Следы работы над ними заметны в дневнике Яна Юзефа Щепаньского – Лем читал ему фрагменты из них 29 октября 1953 года. Щепаньский отметил, что они были «прекрасно сделаны». В свою очередь, он прочёл Лему отрывки из собственной прозы, и ему стало стыдно, потому что в сравнении они выглядели «старосветски и примитивно». В январе 1954 года Щепаньский был на собрании секции прозы краковского Союза писателей, где Лем снова читал свои рассказы. 31 января Щепаньский записал в дневнике:

«Было несколько молодых критиков из «Życie». Они долго смеялись, пока в один момент не стали переглядываться между собой, всё более серьезно и сурово. В дискуссии они в один голос нападали на Лема, что такой беспредметный юмор – это общественно опасное явление. Где прогрессивная дидактика? Мы тут смеёмся, конечно, но что с этого? Однако это факт, что смех рождает подозрения в контрреволюционности».