Лемминг Белого Склона

Арнульф замолк. Плакала в ночном воздухе волынка. Не таили слёз бородатые мужи. Седой вздохнул, перевёл дыхание и добавил глухим, старческим голосом:

— И сердечно прошу прощения у Мара Тощего, сына Дюггви, хозяина снеки «Дюфнар», за неумную шутку про десять гульденов. Братьям деньги дарят, а не одалживают, тем более — в рост.

Фрости заиграл тише — и печальнее. Хаген стоял по правую руку вождя, склонив голову. Шёпотом повторял имена, вырезал их кровавыми рунами на сердце и на костях. Тринадцать воинов. Тринадцать имён. Тринадцать камней на сердцах близких.

— Мар Тощий, сын Дюггви с Клиндтхольма, хёвдинг.

— Берси Китобой, сын Бьёрна, из Брунавикена.

— Гильс Арфист Альвенгальд, сын Гисли, из Тьяльне.

— Дрогвар Хмурый, сын Стюра Убийцы, с острова Лифсей.

— Лейкнир Ледник, сын Ульфльота, из Аскефьорда.

— Торвид Морж, сын Торфида, из Тэормарка.

— Ярнсети Днище, сын Эрпа Сильного, с Хлорданеса.

— Сьярек Селёдка, сын Эмунда, с Тресковых Островов.

— Рати Копчёный, сын Брока, с Эринсберга.

— Вигольф и Вальтьоф, сыновья Вестара Быстрого, с острова Хёггмар.

— Иринг, сын Ирмина, из Тиринга в Алмаре.

— Энгуль, сын Арни, с острова Йокульсей.

— Ныне я всех, павших в Эрвингарде, верно назвал… — закончил Арнульф.

— Кетиль Плоский Зад, — напомнил Хаген осипшим голосом, — Кетиль сын Кетиля из Гримсаля, наш человек-маяк, которого сегодня здесь нет.

— Верно, — кивнул Арнульф, — прости, Кетиль, ты спас наши жизни в том подземелье, а я тебя даже не вспомнил… О тебе я также поставлю камень на берегу Серого Залива.

Потом могилу зарыли. Стали таскать камни, выкладывать курган. Год назад Хаген проклинал эти замшелые валуны, ворочая их отмороженными руками, расчищая землю для Торфи бонда. Теперь же был благодарен всем здешним духам и богам, что они создали такие замечательные глыбы. Курган вышел не очень высоким, но крепким на вид. Арнульф сказал бывшим рабам:

— Здесь, под землёй, полторы тысячи гульденов. Если кто-нибудь из вас, ублюдков, надумает вспомнить дорогу сюда, пусть трижды хорошенько подумает! Ибо я заметил, что наш колдун Хравен Увесон наложил заклятие на останки викингов, хоть его никто и не просил. И я не завидую тому, кто решится ограбить этот курган, честное слово. Слышите? Кьятви Мясо до сих пор орёт, и он будет весьма свирепым драугром. Верно, Хравен? Так что лучше не тревожьте кости.

Помолчал и добавил:

— Когда хоронили Альрика Гутаконунга, того самого, что разграбил Тарнас в древние времена, то перебили несколько сотен рабов, чтобы никто не знал, где лежат его останки. Благодарите богов, что вы не рабы, а в этом кургане — не конунги.

— Зря ты так, хёвдинг, — грустно проронил Вади.

— Знаю, что зря, — пожал плечами Арнульф, — а теперь давайте пировать и веселиться, у кого силы остались. Невстейн, чем ты нас сегодня порадуешь?..

Сидели на кургане недолго. Трижды пускали по кругу братину, мрачно шутили, поминая ушедших. Смех сквозь слёзы. Горькое веселье. Горький мёд. Иного не было. Спели «Гуталанд» в честь Берси Китобоя под задорную музыку Фрости. Потом не выдержали, затянули «Плач по сыновьям Гьюки». Пёсик Варф тонко подвывал, словно ещё одно труба в волынке.

Рёв Кьятви ещё долго доносился сквозь толщу камня и земли.

Позже Хаген украдкой спросил Хравена:

— Ты что же, действительно наложил чары на наших братьев?

— На братьев? — переспросил колдун с ухмылкой. — Нет, лишь на Кьятви.

— Так ведь он был жив! — удивился Хаген.

— Кто тебе сказал? — подмигнул Хравен. — Кьятви Мясо, судя по запаху, давно уже умер к тому времени, просто ещё не знал об этом. Вот Арнульф и велел положить его к мертвецам.

Хаген подумал, что бы это могло значить, и решил, что предатель пахнет немногим лучше покойника. Впрочем, что на самом деле имел в виду чародей, он так никогда и не понял.

9

В то промозглое и серое утро викинги не увидели восхода. Солнце пряталось за туманами, не спешило взойти над тёмными холмами на востоке. Небо просто сперва из чёрного сделалось синим, затем — белёсым, точно гной из раны. «Так наступают рассветы в Нибельхейме, стране мертвецов, — подумал Хаген, — и мы, кажется, не так уж и далеко от её Железных Врат».

Во мгле слышались пронзительные птичьи крики. Затем с туманного склона спустился чародей Хравен. Он шагал, раскинув руки крестом. Его голову и плечи обсели серые вороны, галки и чёрные вороны. Другие пернатые кружили над ним, словно прошлогодние листья, подхваченные вихрем. Арнульф с любопытством воззрился на колдуна:

— На что тебе эти вопящие клювожоры? Решил заготовить впрок мяса?

— Лучше притащил бы гусей или уток, — заметил Невстейн Сало, — слыхал я, к северо-западу отсюда, на побережье, есть земля Ундамёст. Там полно диких уток. Они жестковаты, но всё лучше, чем тощие вороны!

— Немного удачи нам идти на этот Ундамёст, — сообщил Хравен, — птички нашептали, что нас там уже ждут. Ополчение бондов движется сюда тремя большими отрядами, по несколько сот человек. Многие — на конях. Они, видать, прослышали, что викинги везут много золота.