Лемминг Белого Склона

— Мы с ним оба получили прозвища, когда штурмовали Арильон в Форналанде, — говорил Свегдир, расчёсывая жёсткую бороду мертвеца. — Там был замок, где заперлись южане. Хороший замок, добротный, но потолки, как водится, деревянные. Вот мы под вечер туда пробрались — думали ворота открыть нашим. Ага — стерегли ворота как молодую жену, ничего не вышло. Тогда Рати придумал устроить пожар. Мы до глубокой ночи возились: таскали солому, бересту, смолой мазали. Потом подожгли. Красиво горело, жарко. Своды обвалились, дыму — как у тролля в жопе, все орут, всё падает, пылает… Открыли-таки ворота, вылезли, наших зовём, а они стоят, как столбы — мол, куда, в печку эту лезть?! У меня с тех пор полморды всмятку и борода слева не растёт, как мох на дереве. Рати тогда хорошенько прокоптило, месяц благоухал, окорок свиной… А добычу поутру собрали. Золотишко поплавилось, но, как ведомо всякому, не горит огонь прилива! Помнишь, Рати, сын Брока? Помнишь, треска ты копчёная?..

По старому страшному ожогу катились редкие слёзы, точно капли плавленого золота.

Когда поодаль от стоянки, в мягкой болотистой земле, раскрылся влажно блестящий зев Нижнего мира, Седой повелел притащить Кьятви.

— Развязать? — спросил Модольф.

— Нет нужды. Пожалуй, свяжи покрепче.

— «Орла» ему врежет? — предположил Торкель.

— Не, утопит, — отмахнулся Хаген.

Арнульф обманул ожидания обоих. Осмотрел Кьятви, захохотал:

— Э, да это мясо протухло! Слушай, Кьятви. Ты, верно, хотел бы искупить содеянное?

Бывший хёвдинг сперва не расслышал. Не поверил. Потом отчаянно закивал.

— Ну-ну, не дёргай башкой — отлетит до времени. Ты заплатишь за своё предательство тем, что сослужишь одну службу. Что ты мычишь? А — готов ради меня на всё? Но мне от тебя ничего не надобно, вот в чём штука. Зато моим людям наверняка пригодится слуга на том свете. Как уж ты с ними договоришься об оплате — дело твоё. Счастья тебе на пути!

Затем Арнульф Седой столкнул бывшего побратима в яму. Лицом вверх.

Все обомлели. Застыли, точно каменные истуканы на курганах. В могиле чавкало: то Кьятви пытался встать на ноги, верещал и визжал, как боров под ножом. Он умолял, чтобы его убили. Как угодно: железом, камнем, огнём, водой, верёвкой, зубами, голыми руками… Мясо исходило бессловесным криком, что звучал для Арнульфа слаще златострунных арф.

— Играй похоронную, Фрости! — велел наконец Иварсон. — Хаген, Торкель, несите сюда вон тот большой щит и положите его на этот жирный кусок дерьма. Так, хорошо. Теперь, друзья, мы усадим и уложим наших павших братьев за этим столом, и пусть ничто не потревожит их покой. А ты, — обратился к бывшему невольнику, — ты, которому копать было темно, ляжешь пятнадцатым. Кьятви будет слугой, а ты, как и прежде, — рабом. Давай-давай, шевелись!

— Это уже слишком, — вступился за беднягу Вади. — Славная шутка, хёвдинг, но, кажется, она несколько затянулась. Все всё поняли, правда, Халли?

Халли бросился в ноги Седому, дрожа и плача:

— Пощади…

Арнульф двинул ему ногой по скуле, брезгливо вытер сапог о человечье лицо:

— Скажу жрать говно — сожрёте. Скажу прыгать в бездну — прыгнете. Скажу в жопы друг друга долбить, как дятлы, — выдолбите. Ты так ничего и не понял, Вади с острова Фалькей? До конца похода вы для меня не люди. Это для щитовых девиц ваши жизни, честь и свобода чего-то стоят. А, да что с вами говорить, полудурки. Не скули, Халли, всё хорошо, я пошутил. Вытри сопли. Играй же, Фрости!

Заунывные звуки волынки неслись над Мёсендалем. Им отвечали выпь и коростель. В братской могиле, в волглом земляном зале, собирались на последний пир мёртвые викинги. Там они будут пировать девять ночей на костях и мясе Кьятви, хозяина «Трудгельмира», крепкого драккара, сожжённого в Зелёной Бухте. Затем их будет судить Хельгрим, мрачный владыка подземного мира. Он будет опрашивать их самих, их мёртвых родичей и знакомых, а также их духов-покровителей. Из чертога Наттингвеллир они направятся туда, куда укажет сей неподкупный знаток закона. Хаген будет молиться, чтобы судья был не слишком суров и дозволил им пройти по хрустальному мосту-радуге в светозарный Вельхалль.

Туда, где храбрые пируют до конца времён.

Хаген будет молиться даже за Кьятви Мясо, но, конечно, никому в том не сознается.

— Лучше было бы вас похоронить в огне, — усмехаясь, словно выбеленный солнцем череп, говорил Арнульф, — тогда бы валькириям легче было бы вас отыскать. Что же — только в этом я, ваш конунг, виноват перед вами, братья! Никто из вас не ранен в спину, кроме Лейкнира Ледника, но Ледник изрублен со всех сторон. Теперь же я выделю вашу часть добычи. Она не столь велика, как вы заслужили, но на том свете сочтёмся. Поделите между собою полторы тысячи гульденов — это ваша доля! Фрости, Хаген, у вас лучшая память из всех, словно вы приручили Мунина, и на вас я полагаюсь больше, чем на свои записи. Ныне я стану произносить имена, а вы запомните их, чтобы потом пересказать мастеру-резчику: о каждом из павших соратников будут выбиты руны на памятных камнях в Гравике!