Лемминг Белого Склона

Вскоре, как и обещал Хравен, показалась громада Нордафьёлля: скалистый замок троллей, чьи башни-утёсы и каменные чертоги увенчаны ледяными кровлями, чьи стены-склоны выбелены вечными снегами. Опоясанный туманами ледник господствовал над Вересковыми Полями, ужасая и восхищая своей древней, исполинской мощью.

Хагену вспомнились родные горы. То же торжественное спокойствие, та же несокрушимая сила. Но если там, в Белых Горах, нашлось место для подгорного народа, то здесь, при одном взгляде на снежные пики, сердце сжималось от острого и тяжкого, как удар секиры, чувства непринадлежности, чужеродности: здесь тебе нет места, ты здесь гость нежеланный! Разве что тролли или йотуны могли бы обитать в Нордафьёлле. Да ещё, пожалуй, цверги. Понятно, чего им не сиделось в Серых Горах!

«А не подобны ли мы, викинги, разоряющие южные страны, этим мохнатым дикарям? — невпопад подумал Хаген. — Не единое ли чувство движет нами, когда мы по весне отбываем за моря, и теми горными карликами, что рубились на перевале Вальфар с родичами моего отца? И коли так, то…» — впрочем, юноша тут же прогнал эту мысль, словно ворону с засеянного поля.

— В Эйраскатере жили дверги, — заметил Хаген, — и тут могут быть. Нет?

— Отрезать бы тебе язык, — размечтался Торкель.

— Карликов тут нет, это точно, — заверил Хравен, — но есть что-то иное. Нечто знакомое — и одновременно чужое. Я как собака: чувствую, но пояснить не могу. Спросил бы ты своего Варфа, а, Торкель? Может, у пса мудрости поболе моего?

Волчонок не был уверен, шутит чародей или нет, но Варф, который ходко бежал впереди отряда, сам ответил: он носился, лаял, рычал и нехорошо смотрел на Нордафьёлль. Оттуда начал спускаться туман, словно исполинский серый змей, словно стоглавый йотун. Арнульф хотел было дать приказ отдыхать, но передумал и погнал ватагу дальше.

Никто не прекословил. Даже раненый Слагфид.

Даже бывшие рабы.

Через пару часов пути, уже в густой безветренной хмари, по левую руку показались какие-то развалины. Останки древних стен, погружённых в землю. Растрескавшиеся, выщербленные, поросшие мхом, лишайником и вереском. Руины не были похожи ни на строения северян, ни на чертоги двергов или альвов, да и на хижины троллей не походили. Как бы там ни было, неведомые зодчие покинули свои залы многие века назад.

— В иное время я бы тут покопался, — вздохнул Унферт, — кто знает, какие клады хранят эти руины! Да и вообще, любопытства ради…

— Может, это проклятое место, — Сигбьёрн Скампельсон коснулся оберега-торсхаммера на поясе, — не боишься проклятий?

— Весь этот мир проклят, — Унферт воздел очи на бессолнечное небо, — но тому, кто вверил себя милости Спасителя, не пристало страшиться колдовства. Хотя, конечно, сугубо и трегубо не пристало самому им заниматься, — добавил алмарец, покосившись на Хравена.

— Это место не кажется мне хорошим, — заявил Арнульф, — а потому не приближайтесь к развалинам и ничего не трогайте. Кто знает, от чего померли здешние жители — может, от какой заразы! Обойдём. Заворачивай!

Но было поздно.

Первым опасность почуял Варф: рычал, щерил зубы в густой туман. Затем вдруг отскочил, бросился к Торкелю и чуть не сбил его с ног, скуля и подвывая. В развалинах показалось движение. Хрустел и сгибался под ногами вереск.

— Стой! — крикнул Рагнвальд во мглу. — Стой, кто идёт?

Из бледной хмари выходили создания, подобные людям, и в то же время — до озноба чужие. Высокие и крепкие, словно лучшие бойцы из народа фьордов, согбенные незримой ношей, они шагали отовсюду — из древних руин, с севера и с юга, спереди и сзади, из-под земли, из ниоткуда, постепенно окружая ватагу. Безволосые головы, мощные челюсти с клыками, что больше подошли бы кабанам или медведям, широкие лица, чуть раскосые глаза — такие бывают у сааров, оленеводов с востока, — сверкавшие янтарём и киноварью, пугавшие неподвижными змеиными зрачками. На грудях созданий тускло поблёскивала крупная чешуя — роговой доспех, вросший в кожу. Люди-змеи не слышали слов, не дрожали от холода, хотя плоть их не скрывали никакие одежды, не переговаривались между собой и не дышали. Могильный смрад источали их тела, тёмные и задубевшие, словно старая солонина. Брели, вытянув руки перед собою, будто толпа слепцов без поводыря…

Потом над Хейдаволлиром прокатился резкий, истошный визг, отразился от ледников Нордафьёлля, сотрясая небо и землю. То кричал пастырь безмолвного стада — высокий, седой и бледный, как млеко на сосцах мёртвой матери. Люди-змеи отзывались на клич, гортанно исторгая одно-единственное слово повиновения на своём забытом наречии:

— КХОООО…

— Трупы! — воскликнул, бледнея, храбрец Рагнвальд.

— Драугры! — ткнул секирой Утред. — Целая туча драугров!

— И, заметьте, целёхоньки! — хрипло рассмеялся Хравен. — Сбереглись в вечной мерзлоте…

— Они все мертвы… — медленно перекрестился Унферт, — Боже, сохрани…

— Орминги, — с ужасом и восторгом прошептал Фрости Фростарсон. — Точно вам говорю, это — орминги, утенгеманы древних сказаний…

— У нас их зовут «оркнеасы», — проговорил Унферт.

— Что ещё за оркнеасы? — удивился Бьярки.