Лемминг Белого Склона

Когда Хёгни сравнялось двенадцать, Альвар отвёз его в Гламмвикен. Это была бухта и заодно столица королевства Гламмфольд, жители которого слыли лучшими корабелами и мореходами среди двергов. Залив частично уходил под гору Глоинборг. Там, в крепких высоких гротах, умельцы-гламмы строили надёжные суда, большие и малые. Оттуда, из-под мрачных и величественных сводов, выходили на лебединую дорогу ладьи, подобные птицам, и отправлялись в дальние края, на юг, на север и на запад. Оттуда — о, сколь давно это было! — молодой сын конунга ушёл в торговую поездку, а сегодня привёз туда самую ценную добычу того похода.

На пристани справился у стража:

— Фарин Фритьофсон ещё водит корабль?

— А то. Видишь вон тот когг с высокой кормой? Это его «Скегла». Как раз грузят.

Моряки катили по сходням бочки, заносили мешки и ящики. По палубе расхаживал стернман в треугольной шляпе, курил трубку и крыл моряков отборной бранью. Хёгни захихикал. Альвар вздохнул: верно, сын привезёт из похода много новых слов.

— Хэй, кормчий! Нужен юнгман?

Над бортом возникло бородатое лицо, овеянное клубами дыма:

— Да на корень еловый мне твой юнгман. Со своими раздолбаями губастыми сладу нет.

— А корабельная обезьянка?[41] — не сдавался Альвар.

— Погоди, дай гляну на твою обезьянку! Дорогу, крабья сиська!

Стернман сошёл на берег, стуча по сходне деревянной ногой. Правую руку заложил за ворот куртки. Длинные всклокоченные волосы и борода странного серого цвета вкупе с дымящейся трубкой в зубах превращали его в ходячий гейзер. Маленькие глаза смотрели с холодным прищуром, а длинный нос напоминал сосульку.

— Ты, почтеннейший, кто таков будешь? — осведомился бородач.

— Альвар сын Свалльвинда, — нехотя сказал этелинг.

Корабельщик подозрительно окинул взглядом его и Хёгни:

— Тот самый, не так ли? А это, надобно понимать, твой… сын? Умскиптинг?

У Хёгни дёрнулось лицо, но он смолчал. А кормчий продолжал:

— Да какой из него, ведьме в задницу, юнгман? Он же выше меня! Что мне с ним делать?

— Обучи меня морскому делу, — не выдержал Хёгни, — я быстро учусь и выполняю приказы!

Кормчий смерил его взглядом:

— Обезьянка умеет говорить, эка невидаль. А ну, видишь «воронье гнездо»? Лезь.

— Однако же!.. — начал было Альвар, но Хёгни только кивнул и побежал на корабль…

…и, видимо, немало удивил старого моряка, белкой взлетев по канату на место вперёдсмотрящего. Во всякому случае, тот так присвистнул, что на и мачте было слышно.

— Считай, ты принят, юнга, — кормчий протянул руку. Хёгни на миг оцепенел от испуга, ибо пожать пришлось не тёплую человечью ладонь, а здоровенную крабовую клешню, заменявшую стернману десницу. Юноша нахмурился, но почтительно произнёс:

— Меня зовут Хёгни Лемминг, сын Альвара. Рад поступить к вам на борт.

— А меня зовут Хеннинг Вихман, — представился моряк, — я из рода клабатеров, и потому весьма требователен к своим людям. И за неповиновение вот этой самой клешнёй отхвачу любому из этой своры яйца вместе с концом.

— Верно, поэтому у вас на борту нет женщин, — не растерялся Хёгни.

Вихман ободрительно хохотнул.

Скипера Фарина они нашли в корчме «Весёлый мертвец». Он делал вид, что набирает ватагу, а на самом деле приставал к хозяйке, сочной вдовушке Брюнхильд, и не то чтобы вовсе безуспешно. То был нестарый ещё рыжий дядька, весёлый и щеголеватый. Вихман доложил, что судно почти загрузили, трюм сухой, вёсла на месте, паруса и реи в порядке, так что, мол, хоть сейчас можно сниматься с якоря. Фарин кивнул, ущипнул Брюнхильд пониже спины и сказал:

— Будь так добра, принеси ещё бочонок светлого да две… нет, три чарки, да какой-нибудь снеди: сегодня славный денёк, ибо тут ныне у нас тут будут пить этелинги!

Брюнхильд проворчала:

— Ты платить-то собираешься, Фарин хёвдинг?

— А то как же! Вот вернусь по осени и заплачу, чтоб мне уголь грызть!

— А не вернёшься, тогда как?

— Ну тогда придётся тебе плакать, — лукаво улыбнулся Фарин. — Будешь плакать?

— И не подумаю. Разве что по своим деньгам.

— Вот так с ними, с крутогрудыми ладьями очага, — вздохнул скипер, провожая взглядом хозяйку, — берегись женщин, юноша! На круге гончарном деланы женщин сердца, и подлость у каждой в душе.

— Скверный запас сделаешь в путь, коль пива напьёшься, — заметил Хёгни.

— Какой ты умный, — буркнул Фарин. — Мозги из носа не лезут? Или это козявки?..

— Короче, дела такие, Альвар лейдсогеман, — говорил Фарин, пока остальные хлебали рыбный суп, — что я теперь хожу на корабле купеческого дома Фундина. Нам нет ходу в Сторборг. В Боргасфьорде вообще не очень обожают двергов и могут наскочить — а каков там народ, не мне тебе рассказывать. Потому ходим на острова и в Хлордвик. В Хлордвике самая торговля!

— Мне жаль, — только и сказал Альвар.

— Э, подбери сопли, стол заляпаешь! — засмеялся Фарин. — Оно к лучшему: хоть и дольше путь, но ходим налегке и навара больше.

— Что возите?