Лемминг Белого Склона

Благородные люди шумели, глазели на подсудимого, тыкали пальцами. Кто-то сердито ворчал, кто-то шутил, но всем было любопытно. В зале было тесно — Арнгрим созвал не только советников, но и свидетелей из числа горожан, чтобы те потом объявили волю короля народу. Вот все заняли места, и конунг трижды ударил армбаугом[45] о стол, начиная суд.

— Для начала пусть подсудимый встанет и назовётся, — повелел лагеман.

Хёгни повторил то, что сказал Карлу. Проповедник сидел тут же, в первом ряду — тёмная глыба, полная холодной злобы. Хёгни было отрадно видеть, как тяжело священнику ходить, как его лицо вздрагивает при каждом шаге. Не ведал, какая участь грозит ему самому.

— Твоего отца зовут Альвар, — уточнил конунг. — Скажи нелживо, не тот ли это Альвар, что приходится сыном Свалльвинду, что правит в Круглой Горе и с которым мы прежде торговали?

— Нет, — не моргнув глазом солгал юноша, — это другой Альвар, известный ювелир.

— Отчего люди из Шлоссендорфа за него поручились?

— Это давняя история. Откуда бы мне знать?

— Воистину. Ты знаешь, какое оскорбление твой отец нанёс моему роду? — спросил король.

— Да, Ваше Величество, — поклонился Хёгни.

— Так зачем же ты посмел сюда явиться? — недоумённо спросил Арнгрим Арнкельсон.

— Хотел поговорить с матерью, — честно сказал Хёгни, — с твоей сестрой, Арнгрим конунг. А уж о чём, так это, прости за дерзость, моё дело да её, а больше ничьё.

— Часто обречённый дерзок, — усмехнулся король и обратился к священнику, — теперь ты скажи, Карл Финнгуссон, зачем ты хотел убить этого человека?

— Добрые люди! — преподобный нашёл силы подняться, стал перед залом, откинул капюшон, чтобы все видели изуродованное лицо. — Вот какие увечья нанесли мне колдовством соплеменники отца этого человека. Но не за себя хотел я отомстить, а за поруганную честь моего конунга, славной памяти Арнкеля Арнгримсона! И за поруганную честь его дочери, которая, как вам ведомо, искупает грехи юности в нашем монастыре. И ещё за то, что он одним своим присутствием осквернил дом невест Йона, нашего Спасителя.

— Как же он его осквернил? — поднялся могучий старик в простых небелёных одеждах, рядом с которым сидели Катла и Стигвард. — Это по виду обычный юнец, каких сто на сотню, нет у него ни рогов, ни хвоста, и болотом не пахнет. Может, у него руки в крови? Нет? Может, он справил нужду в неположенном месте? А может, у него на лице колдовская маска, как у его отца?

— Может, и маска! — воскликнул Карл. — Принесите распятие и святую воду, и я его проверю!

— Нет нужды, — возразил король, — пусть бы он даже горный тролль. Троллем быть не стыдно, стыдно вести себя подобно троллю, а подсудимый пока ни в чём не провинился.

— Это не человек, Ваше Величество, — настойчиво произнёс Карл, — это отродье дверга, подземного карлика, он зачат и рождён в скверне. Его следует предать смерти!

— Почему ты даёшь такой совет, преподобный? — спросил король.

— Потому что у таких тварей нет души, — убеждённо заявил Карл. — Это просто кусок плоти, по недосмотру Властей Небесных наделённый речью.

Конунг обвёл взглядом собрание:

— Кто скажет в защиту Хагена сына Альвара?

— Я, Сигвальд годи, сын Сигварда, — прогудел старик в белом, выходя вперёд.

— Ты не можешь говорить в его защиту, — возразил Карл, — ты друг его отца!

— Скажи, Сигвальд годи, друг ли ты Альвару двергу? — спросил Арнгрим конунг.

— Мирно горит пламя дружбы, — изрёк старик нараспев, — полных пять дней, а настанет шестой, пламя погаснет, и дружбе конец. Я не назову другом или сторонником Альвара дверга, как не зову ни другом, ни врагом его сына. Всё ж я имею что сказать в его пользу. Прежде всего, и это не понравится тебе, король, — твоя сестра Хельга поступила недостойно, что повелела убить ребёнка. То, что прежний конунг оправдал то решение, не делает его более достойным. Да, в голодные годы детей оставляют в лесу, но никто не говорит, что это хорошо, и коль есть возможность, подобных деяний надо избегать. Возможность — была. То скверное дело — мстить детям. Ибо потомки — дар богов, и люди сильны этим даром, и не стоит им пренебрегать!

— Ересь! Богохульство! — закричал Карл. — Ублюдка не крестили…

— Нет богохульства, — загремел перстнем Арнгрим, призывая к порядку. — По воле моей, и моего отца, и моего деда, во всём Вестандире люди могут молиться каким угодно богам, если не нарушают закона. Но продолжай, Сигвальд, хоть и не по нраву мне твои слова.

— Благодарю, конунг, — снисходительно молвил годи, а Хёгни подумал, скрывая усмешку, что когда этот старик ходил в викинги, нынешний конунг тоже ходил, но только пешком под стол.

— Пусть бы этот Хаген — сын дверга и смертной девы, пусть бы нет у него души, как думает Карл Финнгуссон, это ничего не меняет. Ныне такие времена, что любой и всякий может быть потомком любого и всякого. Есть у меня знакомый тролль, Мольд Зануда, и я ничего плохого не могу о нём сказать, кроме того, что он выдающийся зануда. Что же до того, должен ли сын держать ответ за отца, то законы богов ничего об этом не говорят.