Лемминг Белого Склона

— Благодарю тебя, годи, и тебя, престур, вы можете присесть, пока не вцепились друг в друга, — при этих словах конунга все засмеялись, даже Карл скупо усмехнулся. Король же спросил:

— Скажи нам, Олле лагеман, что говорят законы людей в таких случаях, раз уж молчат законы богов?

— На такой случай законов нет, ибо то небывалое дело. Но в том случае, когда свободный человек вступит в близкую связь с благородной девой, он должен, если не хочет с ней жить как муж с женой, заплатить выкуп чести ей либо её родичам. Размер же выкупа…

— Всё, довольно, Олле, — прервал законоведа конунг, — я всё понял. Это дело не стоит и медяка.

Зал зашумел, ибо по словам короля вышло так, что честь ничего не стоит.

— Я всё обдумал, пока наши мудрецы ругались, как птицы на базаре, — продолжал Арнгрим, — и у меня готов приговор. Слушайте же! Пословица говорит, что, кто вспомнит былое, тому ворон вырвет глаз, но ещё говорится, что тому, кто былое вовсе позабудет, ворон вырвет оба. Я ничего не забыл, как тут кому-то кажется. Но! У меня нет к тебе ненависти, сын Альвара, — это первое. Второе — для мести выбирают лучшего человека в роду, а ты, подсудимый, вряд ли можешь считаться лучшим в роду своего отца. Кроме того, я, как ни крути, твой родной дядя, и мне горько, что мы так с тобой повстречались, и нет моего желания отвечать на том свете за… э… племяноубийство. В-третьих, за поруганную честь моей сестры Хельги мой отец Арнкель конунг славно отомстил тем, кто поручился за Альдо ван Брекке. Теперь о битвах под Шлоссендорфом и под Броквеном поют песни! Верно, Сигвальд годи? Хороша ль была месть?

— Куда уж лучше, — бросил старик угрюмо.

— А мунд за мою сестру уплачен, и тебе ведомо, Карл Финнгуссон, куда он пошёл, не так ли?

— Так, Ваше Величество, — пробормотал Карл.

— Исходя из всех этих соображений, — улыбнулся король торжествующе, — для твоей же пользы, племянник, приговариваю тебя к пожизненному изгнанию из Сторборга. Не смей приближаться к столице менее чем на три раста, а лучше на четыре, ни сушей, ни морем, ни пешком, ни верхом, никак вообще. В ином случае никто тут не даст за твою жизнь и дохлой чайки. Впрочем, лучше бы тебе вовсе покинуть Вестандир. Твоё слово, юноша!

— Я нижайше благодарю Ваше Величество, — низко поклонился Хаген, — однако есть у меня просьба. Всего одна. Не думаю, что её трудно будет удовлетворить.

Все снова зашумели, возмущённые наглостью изгнанника. Парень же продолжал, глядя немигающим взором на преподобного:

— Позвольте мне перед уходом посетить ваш храм старых богов.

— То дело нетрудное, — милостиво кивнул конунг, — эй, годи, забери этого человека с собой, ибо теперь ты за него в ответе, пока он не покинет Сторборг.

— Дурное дело — отправляться в путь на ночь глядя. Заночуешь у меня, а на рассвете ступай, — сказал Сигвальд годи.

— Ты не спросил, зачем мне в храм, — заметил Хаген.

— Нет нужды, — хмыкнул старик. — Я же видел, на кого ты смотрел.

Тогда Хаген подумал, что надо бы лучше скрывать свои мысли.

В Альхёрге, в столичном храме всех богов, было куда просторнее и светлее, чем в святилище Грима. Там действительно стояли идолы и алтари всем асам и ванам, которых знал юноша. Нужный кумир он обнаружил сразу и поразился, насколько отличается Эрлинг в Гримхёрге от здешнего. В горах возвышался над алтарём Ужасный, Мрачный, Мудрый, бог рун и колдовства, повелитель воронов, наставник шаманов и сказителей. В Альхёрге же сидел на престоле деревянный Князь Асов в алом плаще, в блестящих позолотой доспехах, весь увешанный золотом и оружием, Податель Побед, Отец Ратей, Вершитель Битв, покровитель конунгов, бог власти и сражений, воинов и вождей. Впрочем, для Хагена так было даже лучше. Взяв золотое священное кольцо с алтаря, он поднял его над головой и произнёс, глядя в глаза божества:

— Вот я, Хаген сын Альвара сына Свалльвинда сына Хёгни сына Альвира из рода Фьёрсунгов, ныне клянусь на кольце, что настанет день, когда я отомщу Карлу Финнгуссону, жрецу Белого бога, отомщу тому, кто зовёт себя преподобным Кристофером, за оскорбление, которое тот нанёс моему отцу и мне самому. Пусть мне придётся ждать много зим — я терпелив. Ибо только раб мстит сразу, а трус никогда. Клянусь тебе, Эрлинг Вельфатер, что однажды Карл Финнгуссон проедется на твоём коне. Я, Хаген сын Альвара, — клянусь.

Сигвальд годи кивнул, принимая клятву и полмарки серебра — не положенную плату, но благодарность и задаток на будущее.

За ужином Хаген спросил:

— Скажи, Сигвальд годи, ведь не случайно твои родичи проезжали сегодня мимо монастыря?

— Не случайно, — кивнул хозяин, отирая пивную пену с усов. — У меня было видение. Хромой пёс-хаунд загнал лемминга и хотел его загрызть. Катла говорила, когда отнесла тебя на скалу, то положила тебе оберег — костяного лемминга. Нетрудно было догадаться.

— А кстати, при тебе ли тот оберег? — спросила дочь Сигвальда.

— Увы, — покачал головой Хаген, — я отдал его, чтобы пройти посвящение Эрлингу.