Лемминг Белого Склона

Выяснилось, что — да, враги. Дело в том, что Мару понравилась Ингрид, ранее бывшая супругой Буссе Козла, а после ставшая наложницей Атли. Хаген не понимал, что волки моря нашли в этой седеющей клуше, но, разумеется, уточнять не стал. Ему было любопытнее другое: Мар соблазнил Ингрид и поклялся взять её в жёны, Атли узнал и дал согласие, однако ночью перебил почти всех людей Мара. Сам сын Дюггви с горсткой верных соратников чудом ушёл. Хотел было вернуться за Ингрид, но Атли той же ночью казнил её так зверски, что даже Мар, бывалый и жестокий викинг, не мог об этом спокойно говорить. Да Хаген и не выспрашивал. Сделав над собой усилие и пригубив ещё глоток пива, он вымолвил, сколь мог почтительно:

— Я хотел бы переговорить с тобой с глазу на глаз, Мар хёвдинг. Если можно.

— Ну, прогуляемся, — кивнул Дюггварсон.

Надобно сказать, Арнульф ни с кем не делился своими замыслами относительно похода на Эрсей, кроме Крака и Хагена, да и тем настрого приказал молчать. Каково же было его негодование, когда на праздник Хлорриди к нему подошёл Мар Тощий и негромко спросил:

— Слыхал, тут кое-кто собрался разграбить Эрсей?

— И от кого ты это слыхал? — осведомился Арнульф, недобро глядя на Крака.

— От одного лемминга.

Седой влепил Хагену звонкий подзатыльник. У парня загудело в ушах, перед глазами поплыли красивые разноцветные пятна, а из носа вылетела козявка, которую он никак не мог выковырять, пролетела над столом, словно чайка над фьордом, и влепилась в оконную ставню.

— Эти побои тоже на мне, — сказал Мар юноше, — сочтёмся. А тебе, Арнульф сэконунг, я так скажу, что коли ты идёшь по осени на Эрсей, то тебе пригодится подмога. Там будет много людей, и не все из них — рабы да бонды.

— Зачем бы мне тебя брать? — буркнул Арнульф. — Меньше доля в добыче…

— Сокровищ там полно! — отмахнулся Мар. — Всем хватит. А мне надобно сквитаться там с одним человеком, и я надеюсь застать его на Эрсее. С неким весьма опасным человеком.

— Если ты про Атли Ястреба, так я знаю, где он гнездится, — Арнульф поднялся из-за стола и начал мерить шагами покои. Затем остановился напротив Мара, склонив голову набок, и вперил в него немигающий орлиный взор, — скажи, ты любил Ингрид?

Мар побагровел, нахмурился и молча коротко кивнул. Его зубы скрипели так, что Хагена пробрала дрожь — мрак чужого горя ужаснул его больше, чем гнев вождя. А вождь усмехнулся:

— Думается мне, ты не станешь слишком ценить свою жизнь, как дойдёт до дела! Есть ли у тебя корабль и люди? Будут ли готовы отбыть к началу осени?

— «Дюфнар» стоит в Эльденбю, — проговорил непослушными губами Мар, — при мне четырнадцать бойцов, и столько же соберу в срок. Только не знаю, чем их кормить…

Тогда Седой вздохнул и отсчитал ему с десяток гульденов:

— Одалживаю в рост: по две марки с гульдена.

— Ты сделался презренным ростовщиком, Арнульф сэконунг? — ехидно бросил Крак.

— Спасибо, достойный сын Ивара, — поклонился Мар, — но может статься, что тебе не с кого будет спросить этот долг.

— Тяжко это горе, но его мы скроем, — уверил его Арнульф.

И до самого отъезда об этом не говорили.

Тем же вечером, когда все напились, нагулялись и отошли ко сну, Арнульф позвал к себе Хагена. Парень испугался, ибо наивно полагал, что всё обойдётся подзатыльником. Шагал через ночной лагерь, скупо озаряемый факелами, но не было пламени, чтобы разогнать тягостную мглу на сердце. «Прогонит, — стучало в висках обречённо, — как есть прогонит. Оставит и Торкеля, и Хродгара, а меня угостит пинком под зад. На прощание». Дошёл до жилища годи, где поселился Арнульф, перевёл дух, выпрямил спину и шагнул за порог.

Арнульф сидел за столом. Один. Перед ним чадил огарок. В тусклом свете виднелся открытый кувшин. И одна чарка, сделанная из оправленного серебром черепа. Пахло вином. Рядом с чаркой лежала курительная трубка с позолоченным мундштуком. Что было странно: Арнульф не курил. «Я так его рассердил, что он теперь станет дымить на старости лет», — горько подумал Хаген. Он и сам затянулся бы для успокоения: увы, гравикинги научили.

— Садись, недоумок, — приказал Арнульф беззлобно. Казалось, ему всё равно, и это было хуже всего. Хоть бы кричал, хоть бы ругался, хоть бы поминал мать, отца и всех родных — нет, голос его был тих и прохладен, как весенний ветерок, а взгляд, обычно цепкий и острый, теперь отрешённо скользил во тьме. Хаген присел напротив, скрестил руки на груди. Сверкнуло кольцо на указательном пальце. Кольцо, на котором он клялся. Ныне та клятва дала трещину.

Впрочем, перстень-свидетель не треснул. Это обнадёживало. Хоть немного.

— Скажи-ка, о чём ты думал, когда решился открыть Мару мой замысел?

— Об одном предсмертном проклятии, — честно сказал Хаген. — И о двух китах, которых можно поймать на один крючок. Как Хюмир на той знаменитой рыбалке.

— Поясни, — потребовал Арнульф.

Хаген собрался с духом, облизнул пересохшие губы. В мыслях всё казалось разумным, но попробуй это связно и убедительно пояснить! Легче пересказать Сэмундовы «Песни Земли».