Лемминг Белого Склона

— Может, по пути их высадим? — предложил Хаген.

— Нет, милые юноши, из огня да в стужу, от варга к троллю — то не по мне. Главное — сыночка моего заберите, а я уж пожила на свете, всё изведала. Я тут как-нибудь сама. Всё, идите. Ступайте, и да хранят вас боги! Я буду молиться на каждого из вас им всем!

У Хагена вдруг предательски защипало в носу. Он отвернулся, подхватил безвольного Бьярки, похожего на соломенный тюфяк, и на пару со Стурле повёл его к берегу. Халльдор поддерживал Торкеля, у которого подкашивались ноги, Хродгар же шумно плескался, отмываясь от крови да берсерковых слюней. Затем погрузились в лодку и отчалили. Гребли все, кроме Бьярки и Лейфа, у которого была перебита кость. Кривой Нос морщился, но не издал ни звука.

Кроме, конечно, ругательств, которые мы тут опустим.

На Свиной Шхере викинги оставили две дюжины трупов и счастливую старуху, вдову Чёрного Медведя и мать берсерка. Женщина провожала их на берегу, махала рукой, а ветер срывал слёзы и трепал седые космы: свой ветхий шерстяной платок она оставила сыну.

Внезапно Бьярки открыл глаза, помотал головой, судорожно вздохнул:

— Ма… матушка… я не… скажи им, я не… это он, Лакси, точно… Эльдис!

И снова потерял сознание.

— Счастливый сукин сын, — проворчал Стурле, — мы тут отдувайся, а он пару дней точно проваляется в забытьи. «Слабость берсерка», так это называется? Да, Халльдор сейдман?

— Нет, — тихо промолвил Виндсвалль, глядя в сторону Свиной Шхеры, — это называется «Прощание с домом».

— Я гляжу, вы отправились рыбачить, да выловили кита? — проворчал Крак, когда юноши настигли корабль и втащили беспамятного Эйнарсона на борт.

— Я бы его разделал да засолил, — посоветовал Невстейн Сало, который был за кухаря, — но, сдаётся мне, он больно тощий. Может, у него червяки в пузе?

— Так вас и эдак корявой кочергой, — высказался Ёстейн клабатер, — берсерк у меня на борту!

— Вечно тебя, Стурле, тянет на подвиги, — буркнул Сигбьёрн, — ладно хоть, жив остался.

— А мне теперь с вашими ранами возиться, — бесстрастно отметил Форни Гадюка, — да вот его выхаживать. Эх, герои…

— Часто благородство кажется глупостью, — молвил Фрости Фростарсон, — расскажите всё, как было, чтобы я мог сложить об этом сагу, а наши братья — вынести вам суд.

— Ну, Хаген, ты самый речистый, тебе и слово, — спихнул ответственность Хродгар.

Хаген пожал плечами — делать нечего! — и рассказал всё, как запомнил.

Арнульф за всё это время не произнёс ни звука. Сидел на кормовом помосте, как орёл на вершине скалы, положив руки на колени, отрешённо глядя на Бьярки. Лицо его застыло, словно то был идол из белого камня. Когда Хаген закончил, Арнульф спросил только одно:

— Он и правда берсерк, этот сын Эйнара? Что скажешь, Халльдор?

— Может, он и не родился берсерком, — молвил сейдман, — но сегодня точно им был.

— Был раз, станет и второй, и третий. Юноши хорошо поступили, что спасли для меня этого бойца, пусть бы он даже виновен во всех злодействах, что ему приписали, — вынес суд Седой, — и мне мало дела до того, чья кровь на лапах у медвежонка. Коль скоро он хорошо покажет себя в бою — каждому из вас дам по гульдену сверх добычи.

— А куда мы, кстати говоря, направляемся? — полюбопытствовал Орм Белый.

— Ну как это — куда, — уголком рта усмехнулся Арнульф, — грабить Эрвингард, конечно же.

После тех слов все бурно стали обсуждать это дело, а про беспамятного берсерка тут же забыли. Хаген усмехнулся — сколь же ловко Арнульф Седой умеет переложить галс…

К вечеру Бьярки Эйнарсон пришёл в себя, но выглядел подавленным, говорил мало и на вопросы отвечал весьма неохотно и нескладно. Да, мол, помню, что вы за меня заступились, что матушка осталась там, на шхере, что вы меня забрали. Помню, что на меня нашло, но всё как в дыму, в какой-то багровой хмари, и гул в ушах. Будто сильный ветер и пение рога.

— Спасибо вам, братцы, что выручили, — сказал Бьярки в заключение, — и прости, Хродгар, что я тебя всего заплевал. Я больше так не буду. Честное слово…

— Да не бойся, — отмахнулся тот, — не растаю.

— Плюй на здоровье, — усмехнулся Торкель. Хродгар показал ему кулак.

— Ты лучше другое поведай, брат берсерк, — попросил Хаген, — за что эти свиные задницы на тебя взъелись? Ты поминал какого-то Лакси. Кто это?

— Лакси сын Болле, — сквозь зубы проворчал Эйнарсон, — он за Эльдис подглядывал, когда она купалась. Я ему сказал, что рёбра посчитаю, а он не верил.

— И как, посчитал?

— Не успел, — тихо рыкнул берсерк, сверкая глазами — боль, гнев и обида сплавились в штормовом котле, превратив янтарь в чернейший уголь, — он её, мразь, и снасильничал, больше некому, а потом меня стали травить, как медведя, как тролля какого-то… Надеюсь, кто-то из вас его положил, ибо я того не припоминаю, а уж его-то я бы запомнил сквозь любое безумие! Жалко Эльдис. Она была забавная. Как сестра мне была…

— Так что ж ты, дурила, не разъяснил им, как оно вышло? — наивно спросил Торкель.