Лэндон и Шей. Разбитые сердца

Я: Я надеру задницу любому, кто тебя обидит. Одно слово, и я их растопчу.

Я скучал по нашим вечерним свиданиям с Шей, но понимал, что ее наказание было вполне оправданно. Если бы я был ее отцом, то запретил бы ей общаться с людьми по меньшей мере на месяц. Во всяком случае, мне удавалось видеть ее во время учебного дня и на репетициях.

В тот вторник в мою дверь постучали, и я поспешил открыть, наивно предполагая, что это может быть Шей. К моему разочарованию, там стояла Моника. Она была последним человеком, которого я хотел видеть, но Моника имела дурную привычку появляться в самые неподходящие моменты.

– Что тебе нужно? – спросил я ее, открывая входную дверь.

– Хочу с тобой накуриться, – пробормотала она, явно находясь под кайфом.

– У меня нет на это времени, Моника, – угрюмо заявил я, собираясь вернуться в дом.

Она подставила ногу, не давая мне захлопнуть дверь.

– Моника, правда. Я занят.

– С этой дурой? – прошипела она.

Моя челюсть сжалась.

– Не называй ее так.

– Ага, понятно. Теперь ты защищаешь ее, а не меня?

Я закатил глаза и закрыл дверь. В таком состоянии с ней было невозможно разговаривать. Кажется, КейДжей пообещал больше не иметь с ней дела?

– Она их видела?! – закричала Моника, стоя на моем крыльце. – Вы сблизились достаточно, чтобы ты показал ей свои уродливые шрамы?! Она видела, что ты с собой сделал?!

Ее слова обожгли мою кожу, и я снова распахнул входную дверь. Схватив Монику за руку, я втянул ее внутрь.

– Какого хрена, Моника?! – прошипел я, мое сердце колотилось все быстрее и быстрее.

– Отпусти меня, – захныкала она, выдергивая руку из моей хватки.

– Что, черт возьми, с тобой творится? Почему ты считаешь, что можешь прийти сюда и орать как сумасшедшая?

– Я бы не орала как сумасшедшая, если бы ты меня не злил! – воскликнула она, дрожа всем телом.

Она тряслась, как психованная дура, и было ясно, что она под кайфом. Я поднял бровь.

– Что ты приняла? – спросил я.

– Ничего, – пробормотала она.

В ее словах сквозила боль.

Черт возьми, Моника.

Я ненавидел эту девушку. Я ненавидел ее зависимость, но еще больше я ненавидел то, что в ее разбитых, пустых глазах я видел самого себя.

– Скажи мне, Мон, – приказал я.

– Я уже сказала. Я чиста. Что, думаешь, ты единственный придурок, который может бросить наркоту?

– КейДжей тебе что-то продал?

Во время нашей последней встречи я попросил его не иметь дел с Моникой. Я умолял этого парня оставить ее в покое и рассказал, что с каждым днем ее затягивает все глубже и глубже. Он поклялся, что остановится, но обещания наркоторговца похожи на обещания Санта-Клауса – пустые выдумки.

Мой гнев на Монику за то, что она снова ворвалась мою жизнь – в жизнь, которую я пытался изменить, – исчез. Он сменился тревогой, настоящей тревогой. Я беспокоился об этой чертовой занозе.

Я скрестил руки на груди.

– Когда ты ела в последний раз? Отвечай.

Она пожала плечами.

– Не знаю.

Я вздохнул и указал на столовую.

– Садись.

– О, так теперь ты хочешь, чтобы я осталась? Да пошел ты, Лэндон. Я могу открыть телефон и найти там чертову кучу мужчин, которые мечтают, чтобы я осталась, мечтают, чтобы я прикоснулась к ним, захотела их, раздвинула для них ноги…

– Черт возьми, Моника, сядь! – рявкнул я.

Она испытывала мое терпение, и каждый раз, когда она говорила о том, что с ней делали другие мужчины, я все больше выходил из себя – не потому, что я ревновал, а потому, что на самом деле она была им не нужна. Они использовали ее, издевались над ней, а затем отбрасывали в сторону.

Точно так же, как это сделает и Реджи.

Она лукаво ухмыльнулась, сделала реверанс и села за обеденный стол.

Я пошел на кухню, сделал бутерброд с арахисовым маслом и джемом, налил стакан молока и поставил перед ней.

Затем я сел за противоположный конец стола.

– Ешь, – сказал я.

Она закатила глаза и послала меня к черту. Затем она взяла бутерброд и откусила. С каждым новым укусом я чувствовал все большее облегчение.

Мы с Моникой провели много ночей, поедая сэндвичи с арахисовой пастой, пьяные и под кайфом. Я не скучал по тому времени.

Я не скучал по тому холодному чувству отчаяния, по той пустоте.

Даже в те моменты я чувствовал себя одиноким. Может быть, одиночество Моники заставляло меня чувствовать себя еще более потерянным.

– Это было из-за меня? – спросила она.

– Что именно?

– Драка с Реджи. Ты подрался с ним из-за меня?

Это был тяжелый вопрос, а отчаяние в ее глазах говорило само за себя. Она хотела, чтобы мы дрались из-за нее. Она хотела сводить мужчин с ума. Я никогда не встречал женщину, которая так жаждала быть желанной. Это грустное зрелище. Я не ответил ей по двум причинам. Во-первых, честно сказав «нет», я бы ранил ее и без того разбитое сердце, а во-вторых, я знал, что само мое молчание будет исчерпывающим ответом.