Из мрака смотрели голубые, излучающие мягкий отблеск глаза, блестели золотые волосы, освещенные керосиновой лампой, шевелились пурпурные и страстные губы.
– Елена! Елена! – шепчет диктатор и вытягивает руки.
Внезапно смутно виднеющееся мягкое лицо сжимается, искривляясь ужасно, покрывается морщинами, бледнеет, глаза выходят из орбит, полные безумного ужаса, уста чернеют и, открытые широко, воют протяжно:
– Милосердия! Убивают! Милосердия!
Ленин опускает голову, пальцами зажимает глаза и дрожит, стуча зубами. Вскакивает немного погодя, грозит кулаком и кричит:
– Исчезни, призрак прошлого! Исчезни, пропади на века!
Немного погодя он стонет и молит кого-то, кто стоит близко, близко, шелестя дыханием, и шепчет горячо.
Ленин умоляет жалобно и долго:
– Отойди!.. Не мучай!.. Прости!
Отряхивается, протирает глаза и кидает взгляд на календарь. Переворачивает лист.
– Тридцатого августа… – прочитывает он машинально. – Что себе записал на этот день? Ах! Большой митинг, на котором нужно предоставить объяснение по поводу убийства Николая Кровавого, очистить от обвинений партию, бросить тень подозрения на членов крестьянской партии, высмеять и унизить заграничных дипломатов и писак. Да, это завтра!
Машина начинает работать хорошо, полным ходом, с яростью хода и силы.
Ленин планирует свою речь – спокойно, твердо, логично, уверенно.
Окончил и лег на канапе, глядя в потолок.
Он не думает ни о чем.
Видит перед собой море голов, блестящих, бессмысленных и угрюмых глаз, кричащих ртов, поднятых плеч. Беспомощное, слепое, потерявшее дорогу стадо и он – пастырь, вождь, пророк, поднятый на гребень морской волны, на вершину красной трибуны.
Засыпает… Спит без снов.
Будят его шаги вбегающего человека.
Он открывает глаза и замечает стоящего перед ним секретаря.
– В Петрограде еврей Канегиссер убил Урицкого! – восклицает он, задыхаясь. – Предотвращено покушение еврея Шнура на товарища Зиновьева.
– Отваливаются колеса машины… – бормочет Ленин снующую мысль, подсознательно терзавшую его ночью.
Замечая изумление и испуг на лице секретаря, приходит в себя полностью.
– Диктатура пролетариата является великой машиной, разрушающей старый мир, – говорит с усмешкой. – Враги стараются ее уничтожить, но ломаются только отдельные колеса… отремонтируем ее, и будет, как прежде, крушить! Прошу составить телеграмму с соболезнованием и выслать в Красный Петроград!
Фанни Каплан.
Около полудня он был на митинге.
Перед ним шли финны, руководимые Халайненом, прокладывая дорогу к трибуне, покрытой красной тканью.
Внезапно произошло замешательство.
Кто-то выкрикнул громко:
– За народ замученный! За преступления!
Этот голос, высокий и звучный, с полной уверенностью принадлежал молодой женщине, охваченной волнением или страстным отчаянием. Он пронзил гомон, как если бы молниеносный удар острой сабли.
Финны остановились, и тогда раздался выстрел, единственный, близкий.
Ленин споткнулся и начал хватать руками воздух, так как чувствовал, что падает в темную пропасть.
Финны подняли его, охватили руками и вынесли. За ними пронзительно выла толпа, падали проклятья и какие-то восклицания ужаса или триумфа. Люди метались, волоча кого-то и разрывая на куски, бесформенные, окровавленные.
Часом позже по Москве кружила весть, радующая одних и тревожащая других.
Фанни Каплан и Моисей Гланс совершили покушение на вождя пролетариата, ранив его неопасно.
Верная власти толпа убила Гланса на месте. Финнам удалось защитить женщину и доставить ее в ЧК. Ответственность за коварный удар, нанесенный революции, должны были нести контрреволюционеры.
Об этом диктатор уже не знал. Он был без сознания и метался в горячке.
Пуля пронзила плечо и застряла в хребте.
Врачи с сомнением качали головами. Рана была тяжелая, может, смертельная…
Ленин лежал с открытыми глазами, кривил спекшиеся губы и шептал пронзительно, горячо:
– Отойди… Не мучай… Прости!.. Товарищи!.. Свобода и счастье человечества лежат на ваших плечах… Николай Кровавый… Не мучай!.. Прости… Еле…
Не закончил, так как начал тяжело хрипеть. В горле булькала набегающая кровь, на бледных вздутых губах расцветали хлопья красной пены.
Глава XXIX
Весть о покушении на Ленина с быстротой молнии разнеслась по всей стране. Пробуждала разные мысли, принуждала к новым начинаниям. Контрреволюционеры, сгруппированные вокруг ведущих гражданскую войну белых генералов, и подмятые диктатором социалисты подняли голову.
Со всех оконечностей России доходили до Москвы донесения о вспыхивающих восстаниях, о создании местных правительств – крайне правых, либерально-интеллигентских, социалистических, сложенных из членов крестьянской партии, принадлежащих к Народному Собранию, наконец, – смешанных, напоминающих своевольное, противоречивое правительство Керенского. Однако, между этими новыми творениями разгорелись скоро классовые и идейные битвы, что ослабляло значение и силы созданных правительств.