Ленин. Алгоритм революции и образ будущего

Другой пример. В экономике существуют разные способы предоставления друг другу и материальных ценностей, и труда (дарение, услуга, предоставление в пользование, совместная работа, прямой продуктообмен, повинность, наем и т. д.). Существуют и типы хозяйства, причем весьма сложно организованного, при которых ценности и усилия складываются, а не обмениваются — так, что все участники пользуются созданным сообща целым. К такому типу относится, например, семейное хозяйство. Этот тип хозяйства экономически эффективен (при достижении определенного класса целей) — замена его рыночными отношениями невозможна.

К этому же типу хозяйства относилось и советское плановое хозяйство. Именно сложение ресурсов без их купли-продажи позволило СССР после колоссальных разрушений 1941-1945 гг. очень быстро восстановить хозяйство. В 1948 г. СССР превзошел довоенный уровень промышленного производства — можно ли это представить себе в нынешней самобытной «капиталистической системе» РФ?

Но при этом плановое народное хозяйство обладало системой рыночной экономики — и государственной, и другими формами торговли. Утверждение, будто в 1980-е гг. в СССР начнется создание рыночной экономики, это нелепая идея манипуляторов. Еще Чаянов объяснял, что трудовое крестьянское хозяйство активно использует рыночные институты, в том числе в сфере капиталистического сектора, оставаясь некапиталистическим хозяйством.

Английский либеральный философ Дж. Грей пишет: «Рыночные институты вполне законно и неизбежно отличаются друг от друга в соответствии с различиями между национальными культурами тех народов, которые их практикуют. Единой или идеально-типической модели рыночных институтов не существует, а вместо этого есть разнообразие исторических форм, каждая из которых коренится в плодотворной почве культуры, присущей определенной общности. В наши дни такой культурой является культура народа, или нации, или семьи подобных народов. Рыночные институты, не отражающие национальную культуру или не соответствующие ей, не могут быть ни легитимными, ни стабильными: они либо видоизменятся, либо будут отвергнутыми теми народами, которым они навязаны» [90, с. 114].

Советский строй породил тип промышленного предприятия, в котором производство было неразрывно (и незаметно!) переплетено с поддержанием важнейших условий жизни работников, членов их семей и вообще «города».18 Это переплетение, идущее от традиции общинной жизни, настолько прочно вошло в коллективную память и массовое сознание, что казалось естественным.

Из политэкономии (и в версии Адама Смита, и в версии Маркса), возникшей как науки о рыночном хозяйстве, основанном на обмене, мы заучили, что специализация и разделение — источник эффективности. Это разумное умозаключение приобрело, к огромному нашему несчастью, характер идеологической догмы, и мы забыли о диалектике этой проблемы. А именно: соединение и кооперация — также источник эффективности. Какая комбинация наиболее выгодна, зависит от всей совокупности конкретных условий. В условиях России именно соединение и сотрудничество оказались принципиально эффективнее, нежели обмен и конкуренция.

Но для такой структуры хозяйства требовалось общинное мировоззрение. Обыденным выражением этого мировоззрения издавна служил девиз: «Один за всех, все за одного». Это представление было укоренено в культуре и коллективном подсознании массы крестьян и рабочих — к этому и обратился Ленин с этим призывом. На митинге 2 мая 1920 г. он сказал людям: «Мы будем работать, чтобы вытравить проклятое правило: “каждый за себя, один бог за всех”… Мы будем работать, чтобы внедрить в сознание, в привычку, в повседневный обиход масс правило: “все за одного и один за всех”» [79].

Такой призыв несовместим с языком политэкономии капитализма. Ленин прекрасно знал мировоззрение и западной буржуазии, и российского населения. А сегодня нам уже надо вспомнить Вебера, который изучал русскую революцию. Он писал об индивидуализме: «Эта отъединенность является одним из корней того лишенного каких-либо иллюзий пессимистически окрашенного индивидуализма, который мы наблюдаем по сей день в “национальном характере” и в институтах народов с пуританским прошлым, столь отличных от того совершенно иного видения мира и человека, которое было характерным для эпохи Просвещения.

Примером может служить хотя бы поразительно часто повторяющееся, прежде всего в английской пуританской литературе, предостережение не полагаться ни на помощь людей, ни на их дружбу. Даже кроткий Бакстер призывает к глубокому недоверию по отношению к самому близкому другу, а Бейли прямо советует никому не доверять и никому не сообщать ничего компрометирующего о себе: доверять следует одному Богу» [80, с. 144].

Капитализм как альтернатива народному хозяйству России в 1917 г.