Ленин и Парвус. Вся правда о «пломбированном вагоне» и «немецком золоте»

Отстраняя проект обмена (интернированных немцев на проезд через Германию русских. — С.К.), вы нас обрекаете оставаться здесь до конца войны. Все надежды на проезд через Англию — бессмысленны, потому что это невозможно для массы эмигрантов, а мы отклоняем привилегии для нескольких, не говоря о том, что до сих пор вы не были в состоянии гарантировать нас от произвола Англии. После случая с Троцким (он был временно задержан в канадском порту Галифакс до выяснения готовности Временного правительства принять его на Родине. — С.К.) невозможно доверять правительству. Ни правительство, ни вы не даете мотивов, почему наш проект неприемлем. Мы констатируем, что, несмотря на все наши усилия, после 2 месяцев мы не получили амнистии. Ответственность за это падает на правительство…»

Под амнистией имелось в виду разрешение Петрограда на проезд через территорию враждебного государства, но самое ценное в телеграмме — свидетельство меньшевиков, что даже для них «английский» вариант был закрыт. А далее в их телеграмме прорезались чуть ли не ленинские нотки — но с запоздалым, по сравнению с Лениным, пониманием сути ситуации:

«Наша же обязанность при таких обстоятельствах — попробовать через посредство социалистов нейтральной Швейцарии получить разрешение проезда через Германию. Все здешние политические партии русских интернационалистов разделяют наши взгляды. Соображения дипломатического характера, опасения ложного истолкования отступают для нас на задний план перед могучим долгом участвовать в великой революции. Ваша политическая обязанность защищать это решение, вынужденное положением, не позволяя смущать себя заинтересованной демагогией шовинистов (жирный курсив здесь и ниже мой. — С.К.)».

(Ю. О. Мартов. Письма и документы. 1917–1922. М.: Центрполиграф, 2014 стр. 36–37)

Выделенные мной жирным курсивом последние слова звучали и вовсе по-ленински. И путём Мартов с меньшевиками вскоре проехал через Германию в Россию ленинским. Однако на том общее закончилось.

В отличие от Ленина Мартов, Аксельрод и им подобные были революционерами пустых слов, а не больших дел. Вернувшись в Россию, они путались в ногах у Ленина до Октября 1917 года и после Октября 1917 года, а вскоре стали просто вредить и пакостить. Даром, что Мартов признал в 1920 году, что «большевистский режим корнями всё-таки уходит в массы», а революция «могла стать только большевистской» и, «несмотря на все противоречия и реакционные (! — С.К.) тенденции большевизма, должна считаться шагом вперёд в общественном развитии».

23 января 1920 года ещё не уехавший из Москвы в Берлин Мартов плакался в жилетку уже уехавшему Аксельроду:

«Поскольку всё-таки мы действовали, мы сталкивались с тем печальным положением, в которое попадает в период острой гражданской войны всякая партия, отстаивающая против фанатиков и сектантов (то есть против Ленина. — С.К.) «умеренные» идеи: мы имели сочувственную аудиторию, но она всегда оказывалась правее нас. По здоровому инстинкту (? — С.К.) всё, задавленное большевизмом, охотно поддерживало нас, как самых смелых борцов против него. Но усваивало из нашей проповеди только то, что ему нужно было — только обличительную критику большевизма. Пока мы его клеймили, нам аплодировали; как только мы переходили к тому, что другой режим нужен именно для успешной борьбы с Деникиными и т. п…и для облегчения победы международного пролетариата над реакцией, наша аудитория становилась холодной, а то и враждебной. Своей массы — пролетарской и революционно-интеллигентской — мы не имели…»

(Ю. О. Мартов. Письма и документы.

1917–1922, стр. 71)

Воистину надо было быть воплощением политического младенчества — кем наивный Мартов и был, чтобы написать этакое! Мартов, похоже, так и не понял, что скрытые враги ленинской России, «задавленные большевизмом», «сочувствовали» меньшевикам до тех пор, пока они своей клеветой на Ленина лили воду на мельницу капиталистической реставрации. Но как только в Мартове проявлялся социалист, вся его «сочувственная аудитория» тут же встречала его в белогвардейские штыки…