За год до смерти, уже в Берлине, Мартов в письме меньшевику-эмигранту Ананьину от 8 марта 1922 года писал о таких: «От слов «социальная революция» и «интернационал» их тошнит, от слов «классовая борьба» — коробит, слово «товарищ» для них ругательство, зато сердце загорается от слов «живые силы», «нация», «сочетание сил», «крестовый поход против анархии («болыпевицкой». —
И в том же письме Е.А. Ананьину Мартов писал:
«Вы меня простите, но надо всё-таки выбирать. Или с социалистами какого угодно оттенка (прозревающий Мартов явно имел тут в виду «ленинский» оттенок.
Сказано было хорошо, но поздно. Мартов, вернувшись в Россию, так и остался в русской революции между двух стульев, а Ленин… Ленин выехал в Россию в «пломбированном вагоне», но этот вагон оказался вагоном в будущее — великое будущее великой России.
Другое дело, что победой для него могла быть лишь победа народов России над элитой — как внутрироссийской, так и зарубежной, зарящейся на русские богатства. При этом без осознания народами России полной противоположности интересов «отечества» элит и интересов народного Отечества о победе народов речи быть не могло.
Уже через полгода после приезда Ленина в Россию — в Октябре 1917 года, миллионы и десятки миллионов людей в России поняли, что отстоять свои интересы они могут лишь под рукой Ленина и под знаменем Ленина. А с течением лет это понимание массами сути и роли Ленина лишь укреплялось.
Иначе не было бы у России ни великого будущего, ни того великого Союза Советских Социалистических Республик, который позднее потеряли народы СССР, отказавшись от имени Ленина и идей Ленина.
Когда началась Первая мировая война, Ленин не поддался тому шовинистическому якобы «патриотическому» чувству, которое тогда охватило почти всех европейских «социалистов», включая российских. Да, Ленин стоял на позиции поражения — но поражения не русского народа, а царизма. Он видел потерпевшую поражение Россию не данником империалистических победителей, а свободной демократической страной, отряхнувшей себя от праха самодержавия. 12 декабря 1914 года в газете «Социал-Демократ» Ленин публикует эссе «О национальной гордости великороссов», где пишет:
«Как много говорят, толкуют, кричат теперь о национальности, об отечестве!.. Попробуем и мы, великорусские социал-демократы, определить своё отношение к этому идейному течению… Чуждо ли нам, великорусским сознательным пролетариям, чувство национальной гордости? Конечно, нет! Мы любим свой язык и свою родину, мы больше всего работаем над тем, чтобы
Мы полны чувства национальной гордости, и именно поэтому мы особенно ненавидим своё рабское прошлое… И мы, великорусские рабочие, полные чувства национальной гордости, хотим во что бы то ни стало свободной, независимой, самостоятельной, демократической, республиканской, гордой Великороссии, строящей свои отношения к соседям на человеческом принципе равенства…»
Пришёл Февраль 1917 года… Самодержавие пало без непосредственного участия Ленина, хотя и не без того политического сознания, которое прививал передовым российским массам Ленин.
Затем пришёл ленинский Октябрь 1917 года, но ещё — и горькое понимание того, что армия развалена, что необходим мир любой ценой. И, выступая 7 марта 1918 года на VII экстренном съезде РКП(б) с политическим отчётом ЦК, где, кроме прочего, предлагалось одобрить Брестский мир — «похабный», по оценке самого Ленина, он сказал:
«Последняя война дала горькую, мучительную, но серьёзную науку русскому народу — организовываться, дисциплинироваться, подчиняться, создавать такую дисциплину, чтобы она была образцом. Учитесь у немца его дисциплине, иначе мы — погибший народ и вечно будем лежать в рабстве».
А 12 марта 1918 года в статье «Главная задача наших дней», опубликованной в № 46 газеты «Известия ВЦИК», Ленин с той же горечью, с которой писали о пороках русского характера Пушкин, Лермонтов, Некрасов, и с той же гордостью, с которой они же писали о России, заявил: