Ленин: Пантократор солнечных пылинок

Дело в том, что 1920–1921 годы – это эпопея с «Алгембой» – железной дорогой к оказавшимся вдруг доступными далеким нефтяным промыслам в районе реки Эмба. Там была живая, уже добытая нефть, и в декабре 1919-го это был единственный источник жидкого топлива, доступный большевикам; но надо было придумать способ вывезти ее – как угодно, хотя бы и караванами верблюдов, Ленину доводилось подписывать документы про «гужевую повинность». Железную дорогу Александров – Гай (Саратовская область) – Чарджуй, связавшую бы Центральную Россию с Хивой – Закаспийским нефтяным регионом, примерно на границе Туркмении и Узбекистана, близко к афганской границе – планировали построить еще при царе. «Почему же русские капиталисты ее не построили?.. Англичане не позволили?» – спрашивал, усмехаясь, Ленин. Слишком сложно, 900 километров по пустыне, солончаки. По сути, требовалось строить три проекта сразу: железнодорожное полотно, нефтепровод и водопровод – обеспечивать воду из Амударьи для паровозов; но если запустить там тепловозы, которым вода не нужна, а нефти они тратят втрое меньше? Судя по количеству упоминаний в ленинской переписке, «Алгемба» представлялась ему жизненно важной стройкой – топкой, куда можно бросать людей и деньги; но уже через год, когда выяснилось, что игра не стоит свеч, ее свернули: не получилось – поехали дальше, некогда горевать. Разумеется, «Алгемба» не была «коррупционным проектом», каким ее представляют историки-«разоблачители»: еще один масштабный советский недострой, брошенный из-за изменений политической и экономической ситуации.

Примерно в 1920 году большевики получили доступ к нефти Баку и Грозного – клондайк; и Ленин грозит «перерезать» всех местных, если те сожгут нефть или испортят промыслы; однако оказалось, что после нескольких лет Гражданской войны и интервенции сами нефтяные поля и оборудование пришли в катастрофическое состояние; заброшенным скважинам грозило обводнение, и если не начать откачивать воду прямо сейчас, объяснил Ленину Красин, то большевикам придется выстраивать всю нефтедобывающую промышленность с нуля – при том, что топливо нужно позарез и сегодня. Губкин представил Ленину альтернативное мнение: плохо, но не катастрофа, нужно просто эксплуатировать скважины хоть как-то, чтобы не затопило окончательно. Но и для этого нужно было найти оборудование – только за валюту, которой не было.

И тогда Ленин разрешил Серебрякову продавать нефть самостоятельно, под его личным контролем (в нарушение госмонополии внешней торговли): и самим себя обеспечивать, и искать возможности концессий – нужны инвестиции в промыслы.

Прямые торговые контакты молодого Советского государства с внешним миром выглядели подчас экзотично; видимо, поначалу идея Ленина состояла в том, чтобы сам акт торговли, помимо собственно прибыли, приносил выгоду еще и как успешная партизанская атака на капитализм; например, выбрасывая на внешний рынок порции дешевой закавказской нефти, вы можете обрушить нефтяной рынок, хотя бы региональный. Ушлый Серебряков принялся гонять из черноморских портов в Константинополь нефтеналивные пароходы с маслом, бензином и керосином и продавать их спекулянтам; поскольку цена была ниже рыночной, товар у него с руками отхватывали – та же тактика, которой придерживается сейчас ИГИЛ (запрещенная в России). На вырученные деньги Серебряков договорился о приобретении машин для вращательного бурения, еды, одежды, мыла для рабочих. Сами Ленин и Серебряков прекрасно осознавали как первобытный (менять богатства страны следовало не на консервы и ботинки, а на технологии), так и нелегальный характер мероприятия – по сути, то было не что иное, как государственная контрабанда; в переписке они называли это «успешно корсарствовать».

Многие коммунисты в ленинском окружении, вдохновившись успехами этих вылазок, заговорили о том, что Советская Россия в состоянии сама поднять из руин бакинскую и грозненскую «нефтянку»; Ленин, однако, боролся с таким «коммунистическим шапкозакидательством» и «вздором, который тем опаснее, что он рядится в коммунистические наряды»; он настаивал, чтобы пираты превращались в настоящих капиталистов и привлекали инвестиции, а не просто торговали с колес тем, что удалось наскрести. Потенциальные концессионеры обязаны будут расплачиваться с Советами оборудованием, превращая – в фантазии Ленина – торговые контракты в договоры о технической помощи; только так можно не просто восстановить что-то, но и «догнать (а затем и обогнать) современный передовой капитализм». Верхние строчки списка ленинских «инвесторов мечты» занимали американцы, которые не имели отношения к российским нефтепромыслам до революции и потому не станут предъявлять претензии по части возврата собственности. В идеале, писал Ленин, следует использовать нынешнюю войну между «Standard Oil» и «Shell», чтобы кто-то из них ради победы над конкурентом взял в концессию Баку – возможно, прикрывшись какой-нибудь подставной, псевдоитальянской или шведской компанией-ширмой: не создавать прецедент сотрудничества с большевиками.