Ленин: Пантократор солнечных пылинок

Вряд ли можно счесть обоснованной конспирологическую теорию о том, что социалистическая Россия – это вообще не что иное, как проект Уолл-стрит, а большевики – взбесившиеся марионетки клана Морганов; однако факт, что в общем-то благодаря невмешательству Америки масштабы интервенции оказались крайне скромными и затем Америка смотрела, по сути, сквозь пальцы на попытки Советской России преодолеть изоляцию. По факту Советская Россия была такой же герметичной, как пресловутый «вагон» – «пломбированным»; само наличие этих полулегальных щелей и свойственная Ленину манера охотно общаться с иностранцами и не воспринимать их как нечто заведомо враждебное помогли среди прочего хоть сколько-то смягчить ужасающий голод в Поволжье – когда сотрудники американских, шведских, норвежских и т. д. миссий спасали сотни тысяч людей (похоже, ставших жертвами некомпетентности администрации прежде всего на самом высоком уровне), пусть даже и требуя тратить кредиты на закупку продовольствия в их странах. Советская Россия изо всех сил добивалась дипломатического признания странами Запада – и Помгол плюс концессии, изначально придуманные Лениным как способ наполнения бюджета, превратились в способ «заманить» сюда иностранцев, чтобы те пролоббировали в своих правительствах признание республики.

Поскольку Советская Россия не пользовалась ни репутацией тихой гавани для потенциальных инвесторов, ни территорией с сулящим частые золотые дожди деловым климатом, на самых представительных лиц большевистского истеблишмента – Ленина, Красина, Чичерина – легла задача дать понять капиталистам, что те получают от государства какие-то гарантии и что помимо «революционной необходимости» большевики признают на своей территории и общечеловеческие правила игры. Ленин имел возможность едва ли не каждый день улучшать свой английский в беседах с разного рода визитерами с обеих сторон Атлантики.

Совнаркомовский think-tank составил список потенциальных концессий; газеты на каждом углу трубили о готовности обсуждать самые экзотические варианты; советские торговые атташе на Западе подтверждали любые слухи, и сам Ленин где только мог расписывал щедрость новой власти, готовой отдать в концессию едва ли не Кремль: конкретную фабрику, месторождение полезных ископаемых, дорогу, территориальную единицу.

Капиталисты вставали на задние лапы и шумно нюхали воздух: немцы облизывали губы, мечтая поучаствовать в эксплуатации закавказской нефти, англичане многообещающе щелкали пальцами, нацеливаясь на лесопромышленность, железные дороги и сельское хозяйство; в Лондоне вокруг Красина водили хороводы видные промышленники, умоляющие о протекции (однажды туда даже пришел голландец Филипс, тот самый, и предложил построить в России завод по производству лампочек – объясняя свой порыв даже не стремлением нажиться, а преклонением перед ленинским планом электрификации и родственными связями – он оказался еще и внуком Маркса). С ленинским правительством вступили в переговоры шведский спичечный король Ивар Крейгер, предлагавший за монополию на производство спичек в Советской России заем в 50 миллионов долларов, британский промышленник Уркарт, ранее владевший горнодобывающими предприятиями на Урале, все там потерявший, но готовый вновь «зайти» в Россию. Он приезжал в Москву, обещал способствовать заключению торгового договора и признанию республики Великобританией, и перед Генуей с ним почти подписали договор о концессии на 99 лет.