Ленин в 1917 году

Большевики до взятия власти никогда не мешали Временному правительству налаживать жизнь в стране как можно лучше, то есть — не пакостили Керенскому! Наоборот, они всегда были готовы поддержать такие действия власти, которые шли на пользу народу. (Другое дело, что таких действий у Временного правительства было — кот наплакал.)

И даже когда к осени большевики восстановили и усилили своё влияние, они никогда и ни в чём не использовали это влияние для ухудшения ситуации по принципу: «Чем хуже, тем лучше», чтобы усиливать недовольство народа Временным правительством.

А вот отстранённые от власти имущие круги сразу же стали — где только можно, саботировать все меры новой Советской власти, направленные на смягчение кризиса и облегчение жизни населения Петрограда.

Хозяев поддержали их служилые чиновные холуи… Спаянная общей выгодой компания мелко пакостила Ленину, чтобы дискредитировать его, а это больно ударяло по населению.

Но что было до проблем «голытьбы», поддержавшей большевиков, титулярным, надворным и статским советникам, которым Советская власть не могла дать ничего, кроме уравнивания их в правах с рабочими и крестьянами? А как раз в этом-то служилая шушера не только не нуждалась, но не желала этого всеми фибрами своей канцелярской души… Тем более что Советская власть отменила царскую «Табель о рангах», то есть — все эти титулы надворных и статских «высокоблагородий» и «высокопревосходительств»…

Государственные, муниципальные и банковские служащие, даже врачи, даже многие учителя повели себя как враги Ленина, но объективно оказывались при этом врагами простого народа. В Петрограде шестнадцать министерств бастовали под руководством двух «социалистических» министерств, созданных в августе, — министерств труда и продовольствия.

Вот как описывал саботаж в первые дни Советской власти Джон Рид — хронист эпохи вполне точный:

«Оппозиционные силы, всё ещё державшие в своих руках экономическую жизнь страны, принялись за организацию хозяйственного разгрома и со всей способностью к совместным действиям… старались мешать Советам в их работе, разваливать и дискредитировать их.

Забастовка государственных служащих была хорошо организована и финансировалась банками и коммерческими предприятиями. Всякая попытка большевиков взять в свои руки правительственный аппарат встречала сопротивление.

Троцкий явился в министерство иностранных дел. Чиновники заперлись в своих помещениях, а когда двери были взломаны, они все подали в отставку. Он потребовал ключи от архивов, ключи были выданы ему только после того, как вызванные им рабочие явились взламывать замки. Тогда оказалось, что бывший товарищ министра Нератов скрылся и унёс с собой тайные договоры.

Шляпников пытался овладеть министерством труда. Служащих было несколько сот, но ни один не захотел показать Шляпникову, где находится кабинет министра.

Александра Коллонтай, назначенная 13 ноября (31 октября) комиссаром социального обеспечения, была встречена в министерстве забастовкой; на работу вышло всего сорок служащих. Это сейчас же крайне тяжело отразилось на всей бедноте крупных городских центров и на лицах, содержащихся в приютах и благотворительных учреждениях, — все они попали в безвыходное положение. Здание министерства осаждалось делегациями голодающих калек и сирот с бледными, истощёнными лицами. Расстроенная до слёз Коллонтай велела арестовать забастовщиков и не выпустила их, пока они не отдали ключей от учреждения и сейфа. Но когда она получила эти ключи, то выяснилось, что её предшественница, графиня Панина, скрылась со всеми фондами. Графиня отказалась сдавать их кому бы то ни было, кроме Учредительного собрания…»

(Рид Джон. Десять дней, которые потрясли мир. М.: Госполитиздат, 1958, с. 134, 214–215.)

Здесь рассказ Рида временно прерву, чтобы сообщить, во-первых, что Максим Горький в очередной «несвоевременной» статье в № 194 «Новой жизни» от 6 (19) декабря 1917 года писал: «Я уверен, что сознательный рабочий не может сочувствовать фактам такого рода, как арест Софьи Владимировны Паниной. В её «Народном доме» на Лиговке учились думать и чувствовать сотни пролетариев… Вся жизнь этого просвещённого человека была посвящена культурной деятельности среди рабочих. И вот она сидит в тюрьме».

Да, Панина в тюрьме немного побыла. И если вспомнить, за что её в тюрьму посадили, то разве можно говорить, что её посадили туда зря?

Во-вторых же…