Ленин в 1917 году

А далее у Садуля следуют строки, справедливые не только для оценки несостоявшегося российского Учредительного собрания, но и для оценки ныне «действующей» российской Государственной Думы:

«Большевики не захотели утверждать в России Учредиловку, неудачную копию наших старых буржуазных парламентов, этих подлинных коллективных самодержцев (тут Садуль, конечно, проявил наивность. — С.К.), безраздельных и неконтролируемых (не контролируемых Трудом, но контролируемых Капиталом. — С.К.), в которых заправляет горстка людей, как правило, продавшихся крупным промышленникам или банкирам (О! — это «горячее». — С.К.) и чья вопиющая некомпетентность толкнула в анархический антипарламентаризм столько западных демократий.

Наши парламенты являются лишь карикатурой народного представительства, до войны мы об этом догадывались, теперь мы в этом уверены. Советы, наоборот, — институты сугубо рабочие и крестьянские, создаваемые исключительно из трудящихся, противников капитализма, готовых не сотрудничать с этим режимом, а бороться с ним и его уничтожить…»

(Садуль Ж. Записки о большевистской революции. 1917–1919. М.: Книга, 1990, с. 340.)

Именно карикатурой народного представительства было Учредительное собрание образца 1918 года.

Такой же карикатурой является и Государственная Дума нынешней «Российской» Федерации.

ДЛЯ честного человека уже приведённых свидетельств должно быть достаточно для того, чтобы понять — была ли необходимость в роспуске «Учредилки»?

Владимир Ильич и близко не страдал чем-то вроде самомнения, но значения для России большевизма и лично своего значения для будущего России не понимать не мог. А понимая это, он сознавал и своё право на жёсткость.

Не на жестокость, а на жёсткость, но — при необходимости — на предельную жёсткость, вплоть до пули в лоб сопротивляющимся. Ведь твёрдость в бою — залог успеха.

Как вспоминал управляющий делами Совнаркома Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич, накануне открытия Учредительного собрания к нему в Смольный под разными предлогами заходили меньшевики и эсеры и интересовались: что большевики будут делать, если в день открытия пройдут демонстрации против правительства?

Ответ был коротким:

— Сначала будем уговаривать, потом расстреливать.

«Я очень хорошо знал психологию этих заячьих душ, — писал давний соратник Ленина. — Из долголетнего опыта я вывел одно заключение: со всей этой братией нужно говорить лаконически и твёрдо, и притом так, чтобы они чувствовали, что слова не будут расходиться с делом, что за словом последует его выполнение — твёрдое, неуклонное, железное…»

(Бонч-Бруевич В. Д. Воспоминания о Ленине. Изд. 2-е, дополненное. М.: Наука, 1969, с. 160.)

В Смольном был организован чрезвычайный военный штаб, город был разбит на участки… Усиливали посты, подтягивали отряды рабочих и матросов, между отрядами поддерживалась постоянная связь. Для охраны Таврического дворца и подступов к нему Бонч-Бруевич вызвал команду с крейсера «Аврора».

Эсеры не могли за всем этим не наблюдать, так что насчёт сколько-нибудь массовых демонстраций можно было не тревожиться — «профилактика» Бонча не могла не сработать. Однако не исключались провокации у Смольного и террористические акты против лидеров большевиков, начиная, конечно, с Ленина. Собственно, за четыре дня до открытия Учредительного собрания первое покушение на Ленина уже произошло — 1 (14) января 1918 года его автомобиль обстреляли. Швейцарский социал-демократ Фриц Платтен, ехавший с Лениным, успел пригнуть ему голову, и пуля задела Платтену палец, лежавший на голове Ленина.

Между прочим, «германский шпион» Ленин и сопровождавший его в проезде по Германии «агент германского генштаба» Платтен возвращались с митинга в Михайловском манеже по поводу проводов первых добровольческих «красных» частей, направляемых против немцев на Западный фронт…

(Там же, с. 327, 331–341, 505.)

Итак, Ленин мог погибнуть ещё до открытия Учредительного собрания, и это был, конечно, тревожный сигнал, меры предосторожности требовались.

3 (16) января 1918 года Ленин подписал предписание в штаб Красной Гвардии о выдаче «для специальной внутренней охраны Таврического дворца» тридцати револьверов.

(В. И. Ленин. ПСС, т. 50, с. 25.)

С утра 5 (18) января 1918 года Бонч-Бруевич вызвал батальон егерского полка с пулемётами для охраны моста через Неву и тылов Смольного. Всё было в боевой готовности, вплоть до перевязочных пунктов Красного Креста во дворах по ходу возможных демонстраций.

Относительно дня открытия Учредительного собрания хватает антисоветских якобы мемуаров, полных якобы расстрелов демонстраций с якобы тысячными жертвами. Но просто приведу инструкцию Чрезвычайного штаба главнокомандующего Петроградским военным округом начальникам отрядов моряков о действиях в день открытия: