Ленин в 1917 году

Свой политический взгляд на Желябова Владимир Ильич высказал, по сути, один раз. В большой работе 1915 года «Крах II Интернационала», критикуя немца Каутского и русского Плеханова за их соглашательство с буржуа, Ленин заметил, что сравнивать политику освобождающейся от феодализма буржуазии с политикой «одряхлевшей, ограбившей весь мир» реакционной буржуазии значит «сравнивать аршины с пудами», и пояснил:

«Это похоже на сравнение «представителей буржуазии» Робеспьера, Гарибальди, Желябова с «представителями буржуазии» Мильераном (французский социалист-ренегат, позднее один из организаторов интервенции против РСФСР. — С.К.), Саландрой (правый итальянский политик, позднее сотрудничал с Муссолини. — С.К.), Гучковым (крупный капиталист, организатор партии октябристов, позднее военный министр во Временном правительстве и белоэмигрант. — С.К.).

Нельзя быть марксистом, не питая глубочайшего уважения к великим буржуазным революционерам… И нельзя быть марксистом, не питая презрения к софистике Плеханова и Каутского».

(В. И. Ленин. ПСС, т. 26, с. 226.)

Итак, даже жертвенный народник Желябов был для Ильича хотя и великим, но буржуазным революционером. При этом без протеста Желябова против ужасов царской России не было бы впоследствии и пролетарского революционера Ленина, который рабочей рукой поставил на царской России крест.

Андрей Желябов (1850–1881), сын бывшего крепостного, сумевший в 19 лет поступить в Одесский университет, был человеком абсолютно высоких моральных качеств, достойным глубочайшего уважения. Начинал он не с террора, а с пропаганды и позднее на суде говорил: «Моя личная задача, цель моей жизни было служить общему благу. Долгое время я работал для этой цели путём мирным и только затем был вынужден перейти к насилию».

Кем Желябов был вынужден перейти от пропаганды к террору, как не царём и царизмом?

К коррупции элиты царь относился спокойно, чуть ли не благосклонно. Зато и слышать не мог о желании разночинцев иметь политические свободы, получать соответствующее времени образование, просвещать народ…

Желябов был арестован 27 февраля 1881 года — за два дня до казни Александра II — и формально не должен был проходить обвиняемым на процессе «цареубийц». Но, узнав уже в тюрьме о событии 1 марта и готовящемся процессе «первомартовцев», он обратился к прокурору с требованием приобщить его к делу 1 марта!

«Было бы вопиющей несправедливостью, — писал он, — сохранять жизнь мне, многократно покушавшемуся на жизнь Александра II и не принявшему физического участия в умерщвлении его лишь по глупой случайности».

Такими героями нация обязана гордиться, и советская Россия Желябовым гордилась, а сейчас о нём нынешние «культуртрегеры» если и вспомнят, то лишь для того, чтобы гнусно оболгать.

3 апреля 1881 года Желябов был казнён вместе с Софьей Перовской, Николаем Кибальчичем, Тимофеем Михайловым и Николаем Рысаковым на Семёновском плацу. Михайлову было всего двадцать два года, а Рысакову — и вовсе двадцать…

Молодые ребята…

Даже Желябову, самому старшему, было на момент казни всего тридцать лет. Он начинал не с бомб, а с пропаганды, но решил перейти к бомбам, надеясь на то, что хотя бы так изменит вопиющее положение вещей…

27-летняя Софья Перовская (1853–1881) стала первой русской женщиной, осуждённой на смертную казнь за революционную деятельность. Дворянка, дочь губернатора Петербургской губернии, она порвала со своей средой, «ходила в народ», арестовывалась, а бежав из ссылки, перешла на нелегальное положение, в 1879 году участвовала в подготовке взрыва царского поезда под Москвой.

С портрета на нас смотрит открытое, правильное, сосредоточенное и одухотворённоелицо — а ведь и на Перовскую сегодня гнусно клевещут.

После вынесения Перовской смертного приговора её матери не позволили проститься с дочерью — с момента вынесения приговора та считалась мёртвой. Если это — не особо отвратительная, особо ужасная, особо извращённая жестокость, то что тогда надо считать ужасным?

26-летний сын священника Николай Кибальчич (1854–1881) в 1871–1875 годах учился в Институте путей сообщения и Медико-хирургической академии, в 1875 году получил три года тюрьмы — не за кражу, не за коррупцию, а за хранение народнической литературы. Кибальчич был главной научно-технической силой «Народной воли». За несколько часов до смерти он обдумывал в камере идею реактивного летательного аппарата.

Рабочий Тимофей Михайлов (1859–1881), сын бедного смоленского крестьянина, питерский котельщик, сумел высоко подняться — не в карьере, а в своём нравственном развитии — над тогдашним уровнем своего класса. На следствии он вёл себя как герой и умер героем. Одного взгляда на его портрет во 2-м издании Большой Советской энциклопедии достаточно, чтобы понять — каким бесстрашным и ярким человеком он был.