Ленин с юности работал не во имя прихода в жизнь России нового Пугачёва. Ленин работал для того, чтобы в Россию пришёл день пролетарской революции. Однако в оценке ситуации он всегда старался мыслить трезво, а если и был в какие-то моменты чересчур оптимистичен в своих надеждах, никогда не позволял, чтобы эти надежды решающим образом влияли на его текущую политику, на его действия.
Уже с начала своей политической жизни Ленин был не романтиком, а аналитиком. Он не отрицал значения романтики и не был сухарём, но всегда был, так сказать,
Вернувшись на Родину, Ленин не призывал русский народ просто сдаться, подняв руки перед немцами, — во имя, например, осуществления «братства пролетариев». Он заявлял, напомню, что «на революционную войну, действительно оправдывающую революционное оборончество, сознательный пролетариат может дать своё согласие лишь при условии: а) перехода власти в руки пролетариата и примыкающих к нему беднейших частей крестьянства; б) при отказе от всех аннексий на деле, а не на словах; в) при полном разрыве со всеми интересами капитала».
Где здесь «пораженчество», чёрт бы всех клеветников на Ленина побрал?!
Нет, не ради поражения, а ради победы возвращался на Родину Ленин. Другое дело, что победой для него могла быть лишь победа народа над элитой. При этом без осознания народом полной противоположности интересов «отечества» элит и интересов народного Отечества о победе народа речи быть не могло.
Это Ленин тоже понимал со всей отчётливостью и, надо полагать, со всей горечью классического пророка, не понятого в собственном Отечестве.
Что ему оставалось?
Оставалось одно — добиваться понимания.
Глава 8
«Через народ перепрыгнуть нельзя…»
УЖЕ было сказано ранее, что 8 (21) мая 1917 года в помещении Морского кадетского корпуса на общегородском собрании петроградской партийной конференции Ленин сделал доклад об итогах VII (Апрельской) Всероссийской конференции РСДРП(б).
Зал заполняли шесть тысяч человек, что само по себе свидетельствовало о силе столичных большевиков. Говорить, однако, об этой силе как о решающей даже в пределах столицы, а тем более — в пределах России пока не приходилось. И Владимир Ильич с трибуны собрания в Морском корпусе предупредил:
— Через народ перепрыгнуть нельзя. Только мечтатели, заговорщики думали, что меньшинство может навязать свою волю большинству. Так думал французский революционер Бланки — и был неправ. Когда большинство народа не хочет, потому что ещё не понимает, взять власть в свои руки, тогда меньшинство, как бы оно революционно и умно ни было, не может навязать своего желания большинству народа…
Напоминая о том, что меньшинство не может навязать свою волю большинству, Ленин имел в виду, конечно, революционное, а не имущее, контрреволюционное меньшинство.
Имущее, правящее меньшинство, пользуясь своей политической, экономической и военной властью, наоборот — свою волю народам веками как раз навязывало! Буржуазная Элита овладела этим умением в совершенстве, и поэтому
А вот революционное меньшинство в буржуазном обществе
23 июля 1934 года Сталин беседовал с английским писателем-фантастом Гербертом Уэллсом. В 1920 году Уэллс встречался с Лениным и затем в своей книге «Россия во мгле» назвал его «кремлёвским мечтателем». Теперь англичанин радикально пересматривал свои оценки, но не о том сейчас речь!
Уэллс спросил тогда у Сталина:
— Вы, мистер Сталин, лучше, чем кто-либо иной знаете, что такое революция, и притом на практике… Не считаете ли вы установленной истиной тот факт, что все революции делаются меньшинством?
И Сталин ответил:
— Для революции требуется ведущее революционное меньшинство, но самое талантливое, преданное и энергичное меньшинство будет беспомощно, если не будет опираться на хотя бы пассивную поддержку миллионов людей.
Похоже, Уэллс ожидал от Сталина чего-то более пафосного и переспросил:
— Хотя бы пассивную? Может быть, подсознательную?
Сталин в ответ уточнил:
— Частично и на полуинстинктивную, и на полусознательную поддержку, но без поддержки миллионов самое лучшее меньшинство бессильно.