Ленин в 1917 году

Он, правда, отмечал, что крестьянские депутаты «протестуют против производства и ввоза предметов роскоши» и признавал:

«Силы народа иссякают. Народ несёт огромные жертвы кровью, трудом, имуществом. В такое время не должно быть места роскоши.

Не должно быть и места сказочным военным прибылям. Тяжесть войны должна упасть и на плечи богатых капиталистов (ага, держи карман шире! — С.К.). Прибыли их должны быть ограничены, и значительная их часть должна пойти на нужды народного хозяйства и армии».

Приходится удивляться то ли наивности, то ли наглости кондратьевых, произносивших в 1917 году подобные проповеди (они их, впрочем, произносят и в 2017 году), не понимая, что в условиях буржуазной России призывы к имущим являются пустой болтовнёй…

И это — вместо того чтоб поддержать предложение Ленина об опубликовании прибылей капиталистов и аресте на несколько недель 50 или 100 крупнейших миллионеров для того, чтобы заставить их «вскрыть нити, обманные проделки, грязь, корысть».

Но что показательно!

Кондратьев, с одной стороны, отдельно остановился на резолюции, как он сам признал, «весьма малочисленной фракции Совета с.-д. большевиков» и излагал её так (жирный курсив мой):

«Она идёт ещё дальше и сходит с общей линии. Она настаивает на переходе всей земли и власти сейчас же в руки народа, полной подконтрольности фабрик, заводов и продовольственного дела Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов…»

С другой стороны, Кондратьев резюмировал:

«Из сказанного видно, что исключая резолюцию большевиков, все остальныерасходятся лишь в частностях: они лишь дополняют друг друга…»

Иными словами, взгляды большевиков весной 1917 года резко отличались от взглядов большинства, для которого объективно были благодетельными лишь взгляды большевиков. В мае 1917 года Ленин с его радикальными (а точнее — единственно разумными) взглядами ещё не воспринимался даже трудовой Россией как её спаситель.

Спасителей и вождей видели в других.

Но сама жизнь доказывала несостоятельность буржуазных «рецептов» и «резолюций» и спасительность ленинских «рецептов».

Вот на чём рос авторитет Ленина и его партии — на их правде и понимании нужд народа, а не на субсидиях германского генштаба!

3 (16) июня 1917 года в Петрограде открылся I Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов. Он не дал власти Ленину, большинство в избранном съездом Всероссийском Центральном Исполнительном Комитете получили меньшевики — чхеидзе и даны, которые лишь измарали и истрепали свою власть зазря.

25 октября (7 ноября) 1917 года в том же Петрограде открылся II Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов. И он дал власть Ленину.

Жаль, что этого не произошло полугодом раньше… Насколько проще тогда было бы России решить свои больные проблемы мирным, «седловым» способом. И жаль, что этого не поняли многие современники Ленина, претендовавшие на глубину и точность анализа. Скажем, поэт Максимилиан Волошин в мае 1920 года писал в своей статье «Россия распятая»:

«Эпоха Временного правительства психологически была самым тяжёлым временем. Февральский переворот фактически был не революцией, а солдатским бунтом, за которым последовало быстрое разложение государства. Между тем, обречённая на гибель русская интеллигенция торжествовала Революцию, как свершение своих исторических чаяний… Правда — страшная, но зато подлинная, обнаружилась только во время октябрьского переворота… Когда в октябре 17-го года с русской Революции спала интеллигентская идеологическая шелуха и обнаружился её подлинный лик, то сразу начало выявляться её сродство с народными движениями давно отжитых эпох русской истории… Прежде всего проступили черты Разиновщины и Пугачёвщины…»

(Волошин М. А. Стихотворения. Статьи. Воспоминания современников. М.: Правда, 1991 г., с. 315, 318.)

Волошин умел видеть остро, но, увы, не умел видеть глубоко. Конечно, в то время и более проницательные люди могли лишь догадываться о подоплёке февральских событий, полностью подготовленных партиями крупного капитала вкупе с английским послом Бьюкененом. Ленин понял это сразу, но — на то он и был Ленин! Однако так ли уж сложно было понять умному современнику, что Октябрь Ленина не был по своей сути отголоском пугачёвщины?

Неужели было непонятно — после знакомства со всем тем, что Ленин говорил России с самого момента возвращения на родину, — что Октябрь Ленина прямо противоположен пугачёвщине уже потому, что пугачёвщина была стихией, а ленинский Октябрь — обузданием той стихии, которую вызвали к жизни провалы царизма и «временного» российского капитализма?