Ленин в поезде. Путешествие, которое изменило мир

Воодушевление этих дней прошло мимо сэра Джорджа Бьюкенена. Решающий первый акт драмы он пропустил: у посла был намечен краткий отпуск в Финляндии, и незадолго до начала первых забастовок он уехал. Вернувшись, сэр Джордж нашел Петроград в состоянии хаоса. В зданиях судов и полиции бушевал огонь, улицы были полны крикливых молодых мужчин, раздавались выстрелы, открытые автомобили, битком набитые пьяными молодцами с флагами, пролетали по набережной под окнами посольства. Генералу Ноксу пришлось лично встретить дочь посла Мэриэл на Финляндском вокзале, так как общественный транспорт в столице не действовал. Вся жизнь в городе расстроилась, передвигаться было опасно. Супруга сэра Джорджа была в тот день столь обеспокоена, что постаралась до темноты отправить по домам участниц своего швейного кружка¹.

1 марта (14-го по календарю, который употреблялся в Англии) сэр Джордж счел разумным успокоить общественность своей страны. В одной из многочисленных телеграмм этого дня он просил напечатать в газетах сообщение о том, что все две тысячи британских граждан, находящихся в Петрограде, живы-здоровы. Он не знал, что в Лондоне было решено относиться к новостям из России с осторожностью, как к бомбе, готовой взорваться.

Военный кабинет принял решение не сообщать о петроградских событиях прессе, – гласила аккуратная резолюция на телеграмме сэра Джорджа. – Поэтому подобное сообщение, будь оно опубликовано, требует тщательной “отделки” (dressing)².

Союзники рассматривали российское восстание как измену. Их заботило даже не то, что красные флаги могут вдохновить их собственных бунтарей, – в конце концов, России и в самом деле давно было пора перейти к разумной демократии³

. Наиболее тревожным казалось то обстоятельство, что все эти рабочие с серыми лицами и в овчинных полушубках, живущие так безмерно далеко, требуют мира – что могло критическим образом повлиять на судьбы Европы.

Англичане не могли допустить, чтобы революция устремилась в непредсказуемом, произвольном направлении, но они были достаточно осторожны, чтобы для начала пустить в ход немного англосаксонского шарма. 3 / 16 марта, когда стало ясно, что царизм рухнул, Бьюкенен получил по телеграфу из Лондона копию приветственного адреса, составленного руководителями британского патриотического профсоюзного движения с помощью Министерства иностранных дел и направленного “месье Керенскому и месье Чхеидзе”. В начале этого документа говорилось:

Рабочие организации Великобритании с большой симпатией следят за усилиями русского народа, направленными на избавление от <…> реакционных элементов, препятствующих продвижению к победе.

Далее следовало:

Мы, рабочие Англии и Франции, давно уверены, что деспотизм Германии должен быть сокрушен, чтобы открыть европейским нациям возможность свободного и мирного развития. Эта убежденность вдохновила нас на беспримерные усилия и жертвы, и мы уверены, что можем помочь русским рабочим достичь нашей общей цели. Мы искренне надеемся на то, что вы внушите вашим сторонникам главное: всякое ослабление [военных] усилий ведет к катастрофе⁴

.

Смысл послания не мог быть более ясным: несмотря на любую революционную риторику, от русских ожидалось, что они будут воевать до тех пор, пока все союзники совместно не решат закончить войну. Однако неофициально вельможи в Министерстве иностранных дел выражали сомнения в том, что новое демократическое правительство России, каким бы оно ни было, пойдет на это. Петроградский совет, сообщал Бьюкенен в Лондон,

хочет мира любой ценой, и <…> приход его к власти в военном отношении будет означать конец.

Инструкции, который посол 4 / 17 марта получил в ответ, были совершенно недвусмысленными. Признает ли Лондон новый режим в России, будет зависеть