Ленин в поезде. Путешествие, которое изменило мир

Французский посланник был более откровенен и оценивал революционное государство с уверенностью знатока. По его мнению, Россия нуждалась в Дантоне (если не в Робеспьере). Вместо этого ей навязали какой-то комитет, которому даже частным клубом руководить было бы не под силу¹⁴. Палеолог писал французскому премьер-министру Александру Рибо:

В самое ближайшее время встанут экономические, социальные, религиозные, этнические проблемы, В период войны эти проблемы чрезвычайно опасны, так как славянское воображение, далеко не такое созидательное, как латинское или англосаксонское, имеет скорее анархическое, разрушительное направление.

Прогноз его был самым мрачным:

В нынешней фазе революции Россия не способна ни на войну, ни на мир¹⁵.

Единственной светлой личностью в правительстве был, по общему мнению наблюдателей, Александр Керенский. Палеолог замечает:

Он, очевидно, оригинальнейшее явление во Временном правительстве и, без сомнения, предназначен для того, чтобы очень скоро стать его основной движущей силой.

Бьюкенен считал Керенского единственным человеком, с которым можно связывать надежды “заставить Россию продолжать войну”¹⁶. Министр юстиции был вездесущ, встречи следовали одна за другой – у британского посланника, у петроградского военного губернатора, в Таврическом дворце, в его собственной масонской ложе¹⁷. Хотя Керенский оставался членом Петроградского совета, его симпатии были всецело на стороне Временного правительства. В середине марта он уверял Альфреда Нокса, что “нынешняя ситуация с двумя правительствами невозможна” и что “Совет теряет почву под ногами”¹⁸. Очарованный Нокс записал:

Есть только один человек, который может спасти эту страну, и это Керенский <…>, так как он все еще пользуется доверием предельно ясной в выражении своих симпатий петроградской толпы <…>. Без него Временное правительство в Петрограде не смогло бы существовать¹⁹.

Сам Керенский позднее писал об этом волнующем времени:

Первые недели Временного правительства относятся к счастливейшим воспоминаниям моего политического пути ²⁰.

Но как бы ни был счастлив и воодушевлен вновь назначенный министр, Совет продолжал существовать. 11 / 24 марта посланники Великобритании, Франции и Италии передали Временному правительству ноты об официальном признании (экстравагантный посол США Дэвид Р. Фрэнсис сделал это двумя днями ранее), а тем временем присутствие Совета в ярко освещенных окнах Таврического дворца продолжало ощущаться, словно шевеление какого-то чудовища из балтийских болот. В секретном письме начальнику штаба верховного главнокомандующего военный министр Александр Гучков с тревогой писал:

Временное правительство не располагает какой-либо реальной властью, и его распоряжения осуществляются лишь в тех размерах, как допускает Совет рабочих и солдатских депутатов, который располагает важнейшими элементами реальной власти, так как войска, железные дороги, почта и телеграф в его руках <…>. В частности, по военному ведомству ныне представляется возможным отдавать лишь те распоряжения, которые не идут коренным образом вразрез с постановлениями вышеназванного Совета²¹.

Более того, Гучков прямо подчеркивал, что Временное правительство существует лишь постольку, поскольку его существование допускает Петроградский совет. Сознание этой зависимости сильно портило дело. Однако, как доверительно сообщил Гучков генералу Ноксу, это была еще не худшая из проблем. Атташе передавал в Лондон: