Теперь водораздел в Совете пролегал не между крайними левыми и всеми остальными. Новые линии напряжения и новая повестка возникли в результате массового притока солдатских депутатов, многие из которых явились прямо из фронтовой зоны. Петроград по-прежнему желал мира, однако эти солдатские активисты не хотели, чтобы жертвы, принесенные их товарищами на фронте – страдания, ранения, смерть, – были принесены напрасно. Еще в Таврическом дворце какая-то женщина-агитатор (по мнению Суханова, большевичка) “едва не была принародно растерзана солдатами” за лозунг “Долой войну!”27
. Армия представляла собой силу в семь миллионов мужчин, собранных со всех концов страны. Настроение армии оставалось тайной.Исполком (который по-прежнему оставался в Таврическом дворце, поэтому из дворца в штаб-квартиру Совета и обратно беспрерывно носились автомобили) был озабочен наметившимся опасным расколом. За исключением краткого заседания 3 / 16 марта, члены Исполкома избегали дискуссий о войне и занимались в первую очередь неотложными городскими вопросами. Рабочие (так формулирует Суханов, имея в виду на самом деле лишь собственную группу) “инстинктивно чувствовали”, что вопрос о войне и мире
Однако на второй неделе марта стало очевидно, что кто-то должен говорить от лица Совета: нельзя было полностью уступить инициативу Милюкову и правой прессе. И, словно желая направить мысли Совета в нужном направлении, в Таврический дворец 12 / 25 марта вдруг явился Волынский полк – в полном составе и со всеми своими офицерами. Волынцы, которые две недели назад одними из первых перешли на сторону революции, призвали депутатов Совета вспомнить об их товарищах в окопах и поддержать войну до победного конца29
.Исполком бился над формулировками. Для социалистов в его составе цели революции всегда включали европейский мир. Большинство из них знало о формуле, которая была выработана в Циммервальде и которую еще раз озвучил в середине марта вождь швейцарских рабочих Роберт Гримм:
Принцип “без аннексий и контрибуций” означал прежде всего отказ от Дарданелл. Он также означал отказ от любых русских авантюр на территории разделенной Украины. Но он также означал “нет” и притязаниям Франции на отторгнутые у нее провинции Эльзас и Лотарингия. Если Исполком собирался вступить на такое минное поле, он должен был бы сперва договориться с солдатами.
Ответом Совета стал манифест с гордым названием “К народам мира” (14 / 27 марта). Целью этого документа было не только прояснить идеи самих революционеров, но и побудить правительства Европы начать мирные переговоры. Манифест гласил:
Одного этого хватило, чтобы вызвать возмущение у французского посланника, отметившего в своем дневнике: “Я подожду ответа германского пролетариата”32
. Однако Манифест не только не предлагал никакого плана мирных переговоров, но и не призывал русских солдат сложить оружие. Совет осуждал войну и предлагал начать “решительную борьбу с захватными стремлениями правительств всех стран”, но русские пушки по-прежнему были направлены на запад, а солдатские штыки – примкнуты к винтовкам.“Наступила пора народам взять в свои руки решение вопроса о войне и мире”, – заявлял Совет. Если же союзники не пересмотрят свои цели в войне, то немедленно начнется конфликт внутри самой российской власти. В настоящую минуту Совет, несмотря на усталость народа от войны, мог лишь пообещать, что “будет всеми мерами противодействовать захватной политике своих господствующих классов”. Совет не обладал полномочиями заключить мир и не хотел предавать армию и своих собственных солдатских депутатов. Чтобы удержать последних, Совет заверял:
Председатель Совета Николай Чхеидзе, поясняя эту мысль, писал в своей передовице в “Известиях” от 16 марта: