Ленинград – Иерусалим с долгой пересадкой

Я вскочил в отходящий автобус. На душе было тяжело.

«Подумай о моей Юльке, об Илюшке…» Последние слова Владика больно впились в душу.

На моих глазах Владик и Юля вили свое семейное гнездо. Началось с того, что Владик стал давать восемнадцатилетней Юле индивидуальные уроки иврита, а кончилось свадьбой через несколько месяцев «лихорадочных занятий».

Я бывал в жизни на многих свадьбах. Свадьба Владика и Юли была самой веселой. У Владика было в то время много друзей и почти все – с неплохим чувством юмора. Они «выложились» стопроцентно. Одни только поучения и рисунки, развешанные на стенках, могли бы рассмешить любого бирюка.

Когда мы с Евой вошли, почти все гости были уже в сборе. Диссиденты и сионисты вперемежку. Прошлое и настоящее Владика Могилевера. Отец Юли, окруженный молодежью, сидел за пианино и пел. Все улыбались. Я прислушался к песне.

А в песне советский генерал обходил после военных Учений своих «орлов».

– Как фамилия? – спрашивал он очередного солдата

– Иванов, товарищ генерал.

– Откуда родом?

– Пензенский, товарищ генерал.

– Чем занимался до призыва?

– Кузнец, товарищ генерал.

– Ну, молодец! – говорит генерал и хлопает солдата по плечу. Идет дальше.

– Как фамилия?

– Гогуашвили, товарищ генерал.

– Откуда родом?

– Из-под Тбилиси, товарищ генерал.

– Что делал до призыва?

– Виноградарь, товарищ генерал.

– Ну, молодец! – говорит генерал и хлопает солдата по плечу.

Идет дальше.

– Как фамилия?

– Рабинович, товарищ генерал.

Генерал слегка растерян. Вопросов больше он не задает. Сочувственно смотрит он на солдата. Потом говорит ему:

– Ладно, не расстраивайся. Ничего. Бывает.

– Вы не шейте ливреи, евреи,- комментирует песню Володя Фридман.

Не успели мы отсмеяться, а Исай поет уже следующую. О старом армянском чабане, который, умирая, собрал возле себя своих многочисленных детей и внуков, чтобы выразить свою последнюю волю. Долго и нудно он наставляет их и в конце говорит:

– Но самое главное, дети мои, берегите… – и без чувств опускается на подушки.

– Что беречь? – теряются в догадках родные. – Дом? Овец? Может быть, дружбу в семье?

Но вот старик снова приходит в себя. Напрягая последние силы, он с трудом выговаривает:

– Берегите, берегите… евреев. – И снова теряет сознание.

– Кого-кого, евреев…? – отшатывается пораженная родня. – Что ты говоришь? Может быть, ты бредишь? Может быть, мы тебя не поняли? Очнись, отец!!!

И отец очнулся. Он роняет свои предсмертные слова:

Берегите евреев
Пуще собственных глаз:
Если с ними покончат,
Возьмутся за вас…

Исай закрывает пианино: столы накрыты, милости просим в столовую.

А там уже распоряжается Саша Бланк. Он произносит цветистый грузинский тост в честь молодоженов. Мы с Евой чуть не крикнули традиционное «горько», но со всех сторон понеслось: «мар!», «мар!», «мар!».

Включилась магнитофонная лента: президенты разных стран поздравляют молодоженов. Раздаются радиопозывные Израиля. Треск в эфире. Наконец, мы слышим голос «израильского президента». Трудно разобрать, что он говорит, но время от времени явственно слышно: «батим», «ганим», «еладим».

Я вслушиваюсь в знакомый голос «президента» и никак не могу сообразить, кому он принадлежит. Наконец, вспоминаю: это голос Юлиного отца, только что этот голос пел у пианино. Для «президента», весь словарный запас которого укладывается в несколько уроков «Элеф милим», все полноценные ивритские слова должны были кончаться на «им».

Веселье коромыслится. Мы с Евой тоже вносим свой пай. Я читаю свое стихотворение. Оно в форме письма американского фермера к Владику Могилеверу. В то время Владик работал в одной из лабораторий Сельскохозяйственного института в Пушкине.

Шеф Владика носился с идеей научиться отличать по весу и форме яйца пол будущего цыпленка. Дальше все просто: будущих петухов – в суп, будущих кур – в инкубатор, а грамоту о присуждении ученой степени доктора наук – на стенку. Со своего подчиненного шеф требовал только одно: математическую формулу, в которой были бы увязаны все эти компоненты. Для Владика эта работа была находкой. Два раза в месяц он приезжал в институт за зарплатой и заодно показывал шефу листы бумаги, исписанные интегралами, дифференциалами, пятиэтажными дробями и невообразимыми значками. Шеф удовлетворенно крякал. Мы все завидовали Владику: он успевал переделать во время «рабочего дня» все свои сионистские дела.

В моем стихотворении американский фермер писал Владику, как он на основе математических формул Могилевера учил своего петуха Джонни нести яйца. Письмо фермера заканчивалось:

«Вчера я вышел на крыльцо
И вижу: Джонни снес яйцо.
Теперь навеки Вы мой друг.
Вы мне родней родимой мамы,
С приветом, Джек из Алабамы».