Ленинград – Иерусалим с долгой пересадкой

На всякий случай я хочу закрепить это «да». И я знаю, как это сделать. За несколько дней до этого на севере Израиля арабские террористы напали на автобус с детьми из мошава «Авивим» и изрешетили малышей из автоматов советского производства. Мы с Мишей Коренблитом решили попробовать послать телеграмму в Авивим. Она была бы не только выражением соболезнования и нашей солидарности с убитыми горем родителями и всей страной. Она была бы и жестом для наших противников в организации. Жестом, показывающим, что со «Свадьбой» покончено и мы «выходим из подполья». Дело в том, что за время подготовки к «Свадьбе» никто из членов организации, ее будущих участников, не подписал ни одного обращения, ни одного открытого письма – мы держались в тени.

Я предложил Марку подписать телеграмму тоже. Он сказал, что подумает и вечером даст ответ. Итак, вечером я должен был получить от Марка два ответа на два вопроса.

Первый: «Готовы ли они отказаться от «Свадьбы» в принципе на будущее?»

Второй: «Готов ли он подписать телеграмму в Авивим?»

Мы расстались с Марком, договорившись о встрече у меня дома вечером.

Я возвращаюсь в лабораторию незадолго до окончания рабочего дня. Мне надо успеть завершить все свои дела на работе. Завтра у меня первый день отпуска. Завтра на работу я уже не приду.

Тогда я еще не знал, что не приду на работу и через три недели отпуска. И через год. Тогда я еще не знал, что уже не приду никогда.

Двадцать шестое мая был для меня сумасшедшим Днем. Всегда накануне отъезда в отпуск набирается чертов узел незавершенных личных дел. Но у меня, кроме личных дел, были еще и другие…

Сразу после работы я встретился с Владиком и передал через него запрос на вызов из Израиля. Для семьи Марка и для моей семьи. Затем я зашел к Лассалю Каминскому, потом встретился с Мишей Коренблитом и Борисом Азерниковым и мы все вместе пришли к Соломону. Везде, где проходил я в тот вечер, вслед за мной отпускались пружины тревоги. Пилот запросил вызов… Пилот запросил вызов… Это красноречивее всех слов убеждало – чрезвычайное положение можно отменять, решение арбитра выполняется, угроза раскола миновала и можно снова взяться за руки и идти по лезвию ножа.

Пока суровый наш султан
Сулит дорогу нам к острогу,
Возьмемся за руки, друзья,
Возьмемся за руки, друзья,
Возьмемся за руки, ей-Богу…

Б.Окуджава.

Когда поздно вечером мы добрались до Соломона, а предстояло еще сходить на международный телеграф, я понял, что не успеваю домой для встречи с Марком. Но главная встреча, утром, уже произошла, в принципе все решено, в положительном ответе на первый вопрос я не сомневался, а второй вопрос носил второстепенный характер. Я снял трубку и позвонил домой. К телефону подошла Ева.

– У нас сидит Марк и ждет тебя. Ты скоро придешь?

– Нет, не скоро. Дай ему трубочку.

В трубке раздался спокойный голос Марка:

– Значит так: первый вопрос – «да», второй вопрос – «нет».

– Хорошо, будь здоров.

Я поворачиваюсь к ребятам:

– Все в порядке. На первый вопрос – «да». А телеграмму подписывать Марк не хочет. Но это его дело. Вольному – воля, спасенному – рай. А мы идем давай телеграмму в Авивим.

Копию этой телеграммы я увижу потом на столе у следователя: русский текст латинскими буквами. Но эта телеграмма будет приобщена к делу не для того, чтобы подтвердить мой отказ от совершения акции, а для того, чтобы показать зловещий образ «закоренелого сиониста».

Следующую ночь я спал спокойно. Утром я написал письмо Саше Бланку в Израиль: «Рекомендации консилиума приняты». Сел в электричку и поехал в Сиверскую навстречу своему первому нормальному отпуску после окончания изматывающей учебы по вечерам. Навстречу трем неделям беззаботной жизни с Лилешкой, Аннушкой, мамой – они уже ждали меня.

Груз беспощадной ответственности последних месяцев спал, и я впервые заметил, что уже наступило лето. Навстречу бежали леса и перелески, поднималась трава, приседали под легким ветерком первые весенние цветы.

Только однажды за время отпуска я приехал в Ленинград. Девятого июня было заседание Комитета на квартире Лассаля. Тринадцатого и четырнадцатого июня должна была состояться двухдневная конференция Всесоюзного координационного комитета, на которой предстояло принять в его состав новые города. Ленинград был организатором, и нам надо было подготовиться.

Девятого июня наш Комитет заседал в последний раз. Другой Комитет уже заканчивал все приготовления и, жить «на воле» нам оставалось меньше недели.

Я вновь уехал в Сиверскую. Впереди еще неделя райской жизни с моими маленькими подружками. У Льва Львовича удалось выцарапать после Комитета «Мои прославленные братья» Говарда Фаста. Светило солнышко. Было хорошо. Много ли нужно для хорошего настроения оптимисту, для которого отсутствие несчастий – уже счастье…