Ленинград, Тифлис…

— Площадь Льва Толстого, — объявил кондуктор.

Марк выпрыгнул на мостовую, подхватил Вету. Трамвай звякнул и растворился в тумане.

Они огляделись. Высокие мрачные дома. Прямые улицы. Редкие прохожие.

Марк достал из кармана куртки бумажку, поднес к глазам. Потом решительно указал рукой в сторону широкой улицы, в конце которой угадывалась Нева:

— Нам туда!

— Ты уверен? — спросила Вета.

Марк показал ей бумажку. Там было написано ровным почерком:

«Проспект Красных Зорь, быв. Каменноостровский».

Они шли по пустой мостовой, мимо темных домов с заколоченными подъездами. Холодный ветер дул в лицо. Дверь булочной «Верный путь, быв. Филиппова» была приоткрыта. На витрине стояли блюда с пирожными. Вета почувствовала острый голод.

— Потерпи, — сказал Марк. Уже недалеко.

Они увидели большой дом и мимо замерших на балюстраде гипсовых ангелочков прошли в глухой двор-колодец. Открыли заколоченную фанерой дверь, стали подниматься по черным ступеням лестницы, петлявшей вокруг мертвой клети лифта. Марк считал этажи: «… третий, четвертый, пятый…» На площадке пятого этажа они остановились, опустили баулы на пол. Марк нащупал на двери звонок. Нажал три раза. Через тяжелую дверь донеслась трель. Марк позвонил опять. Дверь ожила и приоткрылась на длину стальной цепочки. Испуганный женский голос спросил:

— Вам кого?

Марк сказал:

— Мы от Алихановых. Откройте!

Дверь рассердилась:

— Не знаю таких! Уходите!

Дверь захлопнулась, затрещали щеколды. Вета испуганно схватила Марка за рукав.

— Ты что-то перепутал…

Марк вытащил бумажку, поднес к близоруким глазам, долго читал при тусклом свете, струившемся из лестничного окна.

— Да нет, все верно, квартира 18, пятый этаж.

Он опять нажал на звонок.

Голос за дверью зазвучал угрожающе:

— Если не перестанете хулиганить, я позвоню в милицию!

За дверью снова послышались шаги, и чей-то голос спросил фальцетом:

— В чем дело, Ксюшенька?

И Ксюшин голос у двери:

— Опять хулиганы. Говорят, от каких-то Полупановых.

— Может быть от Алихановых?

Опять раздался треск запоров, дверь снова приоткрылась на ширину цепочки, и в щели показалось лицо обладателя фальцета.

— А не скажете, молодой человек, от каких вы именно Алихановых?

— От Ивана Саркисовича из Тифлиса!

Дверь наконец раскрылась и в тусклом свете прихожей проступили человеческие фигуры: женская — высокая и худая в легком халатике, и мужская — маленькая, толстенькая в вязаной кофте и в белых кальсонах с завязками.

— Так вы те самые, о ком писал Иван Саркисович… Очень рад, очень рад…

Толстенький человек церемонно кланяется, делает попытку щелкнуть отсутствующими каблуками, протягивает ручку калачиком:

— Годлевский Михаил Исидорович, студент Горного института.

Подталкивает Ксюшу:

— Познакомься… Родственники Иван Саркисовича, помнишь, у нас с ним были дела…

— Да, что-то припоминаю, Мишенька…

У Ксюши с лица не сходит выражение беспокойства. Она нехотя протягивает Марку руку. Марк снимает фуражку, целует ручку.

Ксюша подобрела, заворковала.

— Ах, что же вы, зачем же…

Вета достает из баула большую коробку.

— Здесь письмо от отца и кое-что из Тифлиса.

Они шествуют по бесконечному темному коридору. Мишенька шагает впереди, мелькают завязки его кальсон. Они входят на кухню, там появляются новые лица.

— Ma belle-mère…

Маленькая старушка смотрит на Вету и Марка сиреневыми глазками.

На антресолях что-то шевелится и чей-то простуженный голос:

— Кого бог принес…

Мишенька пресекает резко:

— Не встревай, Серафима, — и поясняет гостям:

— Угловая жилица…

Молодая женщина с копной рыжих непричесанных волос запахивает на груди халатик.

— Что за гости в столь ранний час…

Смотрит на Марка, чуть прищурившись:

— Дайте закурить, парниша…

Марк смешался:

— Извините, не курю…

Женщина смеется:

— Это шутка. Давайте дружить. Меня зовут Катя Гросс.

Марк наклоняется, чтобы поцеловать руку, Катя Гросс руку убирает, целует Марка в губы.

Марк побледнел, на висках у него выступил пот.

Катя Гросс выталкивает стоящего за ней сухопарого блондина в пенсне и со щеточкой усов.

— Ника Фредерикс. Мой сожитель.

Ника слегка наклоняет голову, блеснули стекла его пенсне.

И вот они сидят за длинным столом, здесь же на кухне, и Ксюша накладывает им в тарелку удивительно вкусные котлеты.

— Ешьте, ешьте, вы с дороги…

Марк бежит в переднюю, где стоят их баулы. Возвращается с бутылкой.

— Вот, коньяк… Эриванский…

Мишенька подносит бутылку к глазам.

— Надо же. Шустовский… Ксюша, бокальчики…

Марк выпивает залпом фужер коньяку и его развозит.

Ему тепло и весело; кажется, что он уже давно в этом славном доме, и всех этих людей знает давно… Катя Гросс сидит рядом, держит его за руку и говорит в самое ухо:

— Я чувствую, что мы подружимся… Я люблю кавказских мужчин…

Марк глупо смеется.

Фредерикс сидит подле Веты.

— Какие у вас планы на жизнь, мадемуазель?

— Я буду учиться… В институте истории искусств…

Фредерикс ковыряет во рту зубочисткой.

— У Зыбова?

— Да, в бывшем доме Зыбова, на Исаакиевской площади…

— Знаю этот дом…

— Ходили на лекции?

— Да, нет. Кутил…