Ленинград, Тифлис…

— А чем занимается ваш батюшка?

— Мой отец — адвокат…

— Ах, да. Вот у вас тут написано: «правозаступник»…

— Он — член коллегии адвокатов. Юрисконсульт.

Фихтенбаум отложил анкету.

— Вы говорите по-русски очень чисто. А я нескоро избавился от провинциального акцента.

Фихтенбаум помолчал.

— Почему вы выбрали словесность?

— Я с детства люблю языки. И больше всех — русский…

— Какие еще языки вы знаете?

— Французский, немного армянский и грузинский…

— А французский вы знаете хорошо?

— Я окончила французский лицей. В Тифлисе.

— Кто из французских поэтов вам нравится?

— Из старых — Вийон, Ронсар. Из новых — Бодлер, Малларме…

— Прочитайте мне что-нибудь из Ронсара.

Вета закрыла глаза и тихо прочитала:

Amour me tue, et si je ne veux dire
Le plaisant mal que ce m’est de mourir…

Фихтенбаум встал из-за стола и несколько раз прошелся по кабинету. Остановился напротив Веты, снял очки:

— А теперь прочитайте из Пушкина.

Вета опять закрыла глаза и откинулась на стуле:

Брожу ли я вдоль улиц шумных,
Вхожу ль во многолюдный храм…

— Все, достаточно…

Фихтенбаум махнул рукой, сел за стол и стал что-то быстро писать. Протянул бумагу Вете:

— Передайте это Лиде Файнберг.

Вета догадалась, что Лида Файнберг — это полногрудая девица. В соседней комнате ее не было. Вета нашла ее в коридоре. Она сидела на стуле, рядом с длинным блондином и курила вонючую папиросу. Вета протянула ей бумагу.

Лида Файнберг, не выпуская папиросу изо рта, прочитала бумагу, фыркнула, передала ее блондину.

— Посмотри, Левушка. Наш Бум окончательно свихнулся… Сразу на второй курс, записал в свой спецсеминар…

Потом повернулась к Вете:

— А с тебя, девушка, коньяк. Желательно, ваш, эриванский…

…За окном ветер и дождь, бесконечные сумерки. А в семинарском зале тепло, уютно потрескивает камин. Огромный, на весь зал, дубовый стол, над ним — электрические светильники. За столом, в разных позах — скрючившись на стуле или опершись локтями на сукно, — сидят студенты. В конце стола — изящная кафедра. За кафедрой — Фихтенбаум. Перед ним — исписанные ровным мелким почерком листы бумаги, книги с разноцветными закладками… Фихтенбаум в них не смотрит. Читает стихи ровным монотонным голосом:

Я говорю: промчатся годы,
И сколько здесь ни видно нас,
Мы все сойдем под вечны своды —
И чей-нибудь уж близок час.

— Материал поэзии — слово… История поэзии — это история слов… Что есть образ?.. О каком городе идет речь? О каком храме? Кто они, эти безумные юноши? Сойдем под вечны своды… мы умрем… все мы умрем…

Громко скрипят перья. Где-то в коридоре хлопнула дверь… Вета сидит на кончике стула, старается записать, запомнить каждое слово. А ей почему-то привиделся храм в Дидубе… Похороны деда… И люди за гробом, молодые и старые, родные и близкие, и совсем не знакомые…

Она что-то пропустила. А Фихтенбаум все говорит…

— … Звуковой материал образует чередующиеся ряды четырехстопного ямба с одинаковыми концовками… специфический тембр у создает заунывность…

Голос лектора то куда-то уходит, то приближается:

— Семантическую роль enjambement легче всего проследить в стихах с прозаической конструкцией, как у Полонского:

Кура шумит, толкаясь в темный
Обрыв скалы живой волной…

Вета явственно увидела желтую Куру, Метехский замок и домики с голубыми балконами у обрыва…

Голос опять приблизился:

— Решающую роль в литературных революциях сыграло повышение акустического момента в стихе… Эквивалентом текста я называю заменяющие его внесловесные элементы. У Пушкина:

Мир опустел… Теперь куда же
Меня б ты вынес, океан?
Судьба людей повсюду та же:
Где капля блага, там на страже
Уж просвещенье, иль тиран…

Захлопали отодвигаемые стулья, защелкали замки портфелей…

Вета натянула пальтишко, надвинула на глаза берет, выскочила на площадь и увидела высокого блондина. Он шагнул Вете навстречу, улыбнулся.

— Я не успел представиться, меня зовут Лева Лилиенталь.

Вета пожала протянутую Левину руку. Он не отставал.

— У меня предложение. Отпраздновать начало учебного года. Здесь в «Вене», это недалеко.

И прежде чем Вета успела ответить, ее крепко взяла под руку Лида Файнберг.

— Пошли, красавица. Здесь не принято отказываться. Особенно в те редкие дни, когда приглашает Лева Лилиенталь.

Они пересекли Исаакиевскую площадь. У Синего моста Вета увидала неуклюжее здание из серого гранита и спросила:

— А что это?

— Бывшее германское посольство, — пояснил Лева. Теперь у них здесь консульство. Посольство — в Москве.

Они перешли мост, повернули на Гороховую, остановились перед угловым домом с яркой вывеской «Вена»…