Ленинградский панк

Ты возвращаешься в гостиную. Рядом с диваном, каким-то чудом снова стоящим на ножках, – твои счастливые друзья, все четыре довольные рожи. Мастера починки мебели, блин. На диване скачет Кузя, машет хвостом.

– Зацени, Энди! – гордо вопит Дэн. – Выглядит, как новенький. Даже лучше.

– Главное, чтобы никто до приезда твоих родителей на него не сел, – добавляет Тиша.

И это очень важное дополнение убивает в зачатке твою чуть было не вылезшую на лицо радостную улыбку.

– Может, табличку на него повесим: «Не садись»? – размышляет Нинка.

– Нет! Нет! Лучше – «Не влезай – убьет!» – блещет юмором Дэн.

И юные подонки задорно и неудержимо ржут. Потому что им очень весело. А тебе не очень. И поэтому ты набираешь побольше воздуха в грудь и произносишь сакраментальное:

– Друзья! С вами, конечно, очень хорошо. Но вечеринка окончена.

И смех как-то сразу прекращается. Что, обиделись? Строгий противный хозяин обломал народу кайф? Вот и ладненько. До свиданья, друзья, до свида-а-нья. Олимпийская сказка, прощай…

– Мог бы и не гнать нас, – стоя в коридоре у входных дверей говорит тебе Нинка, первой зашнуровавшая кроссовки. – Мне и так уже было на работу пора. А ты все равно классный! Спасибо за все. И я тебя обязательно постригу.

Ага, под ананас. Она обнимает тебя за шею и мягко целует в щеку теплыми губами. Ты краем глаза ловишь ревнивый колкий взгляд Тихони. Вот же втюрился, бедолага.

– Мы, между прочим, все убрали, посуду вымыли. Простыни замочили, – обиженно говорит Ленка.

– Класс. Я видел. Спасибо, что меня не замочили. – Ну, ты сегодня жжешь напалмом, Энди.

Тихоня трясет твою руку.

– Нет, правда, Энди! Спасибо тебе. Ты настоящий друг. Это было… Это было круто.

Ну хоть кому-то было круто. Ты создан на радость людям, Энди. Как Буратино.

– Рад за тебя, чувак! – неискренне говоришь ты Тихоне.

– Я, кстати, с Кузей погулял, – вырастает за твоей спиной Дэн.

Он, собака такая, никуда уходить не собирается.

– Тебе вообще отдельное спасибо за все, друг, – ты стараешься вложить в эти слова максимальную дозу яда.

Но у Дэна антидот.

– Всегда готов! – салютует он тебе.

– А тебе куда на работу? – отворачиваешься ты от пионера Дэна к Нинке. – Не на международную АТС?

Ой, что за тупняк. Она же парикмахерша!

– Нет. Но Мурзилке я передам, что ты спросил. Ей будет приятно, – хитро и кокетливо улыбается обезьянка Нинка. – В Первый мед. Я там в морге работаю санитаркой.

Ничего себе. Девка-то с трупаками работает. А ты по ее историям наивно решил, что она парикмахерша. А это значит, у нее такое хобби. На трупах, наверное, стричь тренируется, прически на них обкатывает. Веселуха! Вот же повезло Тихоне. А ты-то все думал, чего это она на него запала. А она, оказывается, в принципе тихих любит. Очень тихих.

– В Первом меде? – Ленка застыла в восхищении. – Да ладно! А я туда поступила. На стомат. Так я тебя подвезу. Заодно в деканат за справкой зайду.

– На мотике? Класс! Пошли, Тиша, покурим на улице.

Нинка с Тихоней выходят. Ленка виснет на Дэне. Опять начинается перекачка слюны. Теперь прощальная. Ты уходишь на кухню. Наливаешь себе гриба. Отлично, кстати, кисляк этот бородатый оттягивает с похмелья.

Ленка насосалась и кричит тебе из коридора.

– Пока, поэт! Стихи у тебя классные. И песик!

Дэн подхватывает, копируя ее голос:

– И диван! Был.

Ленка громко смеется, фыркая, как лошадь:

– Дурак ты, Ульянов!

Ты пьешь гриб. Кислый, как твое настроение. Объект тебе не перезвонила. И трубку не берет. Еще этот долбаный диван. Долбаный в прямом смысле, между прочим. Дэн заходит, как ни в чем ни бывало. По-хозяйски достает из холодильника бутылку пива, словно фокусник, лихо открывает ее глазницей, наливает себе и тебе. За окном ревет Ленкин мотик.

– Пока, ребята! Пока, зайчик! – кричат, перекрикивая мотор, девчонки.

Зайчик Дэн лениво машет им рукой в окно. Говорит тебе теплым дружеским тоном:

– Фу, свалили, слава богу!

Твой лучший на свете друг вернулся, Энди. А ты молчишь. Это просто непереносимо.

– Слушай, ты это, заколебал уже со своим мещанским диваном! – взрывается справедливым гневом Дэн. – Не ссы ты. Ничего тебе родаки не сделают. Главное – не сознаваться. Стой на своем, и все. Не подходил, не ломал. Просто совпадение. Он такой и был. Никаких пьянок у меня не было. Ничего не знаю. Кто сел, тот и сломал.

Ты долго меряешь умника своим самым хлестким взглядом.

– Не понимаю, как ты так можешь.

– Да я еще и не так могу, – включается в гляделки Дэн.

Решил, что пришло время разыграть карту обиженного друга.

– Тихоня хоть влюблен по уши. А ты без любви. Не понимаю.

Дэн выдыхает. Ну хоть с дивана соскочили.

– А, так это ты опять о своем. Кто о чем, а вшивый о бане. Ни одного поцелуя без любви, Энди? Да? Знаю я эту хрень. Вот и сиди на жопе ровно и без любви, и без поцелуев. А я, между прочим, всех, кого целую – люблю. Сначала целую, потом люблю. Но искренне и нежно. Как дай им бог любимым быть другим.

– Да пошел ты, клоун, – говоришь ты довольно беззлобно.

Не можешь ты на него долго злиться. Дэн понимает, что (как всегда) победил. Принудил тебя к миру. Прощен. Миссия выполнена. Можно отчаливать.