Ленинградский панк

– И пойду. Пойду домой, посплю после бессонной ночи любви! – Он встает. – Да, кстати, чуть не забыл. В четыре встречаемся с Весельчаком у левой ноги Маяковского.

Опять в центра́! Ну, блин. Вот засада. Как не кстати. Тебе же с Объектом надо срочно мириться…

– Фигасе расклад! А сюда его сразу нельзя было позвать?

– У Крысы нет его телефона. Но у них забита стрелка. Такие дела, хозяин!

Дэн выходит в коридор, надевает кеды.

Эх, была не была. С кем еще поделиться, как не с лучшим другом… Ты решаешься и роняешь, как бы невзначай.

– А я ночью с Воннегутом разговаривал по телефону.

Дэн возвращается в кухню. Смотрит на тебя подозрительно добрым взглядом.

– С кем? С кем?

– С Куртом Воннегутом, – чуть ли не по слогам произносишь ты. – Писателем. Сам до сих пор не могу поверить. Это было как во сне.

– Поздравляю, чувак, – взгляд Дэна становится еще добрее.

Вот только уголки рта предательски ползут вниз.

– Спасибо, – говоришь ты, ожидая настоящей реакции, а не вот этой ернической хрени.

И дожидаешься.

– Да не за что! За галики свои Больного благодари. Я тоже после его колес всю ночь мультики на потолке смотрел. А ты там отличился, так что жди еще комбэков. С Воннегутом он разговаривал, блин, дебил.

Ну вот, теперь все в точности, как ты и ожидал. Это потому что ты умный, Энди. Дэн уходит и хлопает входной дверью. Разворачивается на выходе из парадной и с улыбкой показывает тебе «фак». Ты в ответ показываешь ему два «фака» в окно и запоздало кричишь:

– Сам дебил!

Ну, лучше поздно, чем никогда.

А про Воннегута ты больше никому не будешь рассказывать.

Глава 37. Девушки – они такие странные

– С Воннегутом? На инглише? И он прямо вот так с тобой говорил? Как я сейчас? Из Америки?

– Представляешь! Я сам немножко в шоке.

Комната Объекта, она такая типично девичья, что дальше некуда. Кровать с вышитыми подушечками, куклы на письменном столе, плакаты Modern Talking на стенах. Вы сидите на кровати Объекта, сидите рядом вполоборота, сидите очень близко, ты держишь ее за тонкую руку. Тебя немного потряхивает, в голове все путается, и ты никак не можешь избавиться от мысли, что попал в сцену какого-то глупого напыщенного фильма про Викторианскую эпоху.

– Я никогда не понимаю, когда ты говоришь серьезно, а когда шутишь, – в прозрачных глазах Объекта поднимается тьма обиды. Прямо как в небе перед грозой. Ты можешь смотреть в них вечно. Блин, что за пошловатые мысли, Энди.

– Я никогда не шучу.

Ну да, зачем шутить, когда все, что ты ни скажешь, окружающие и так воспринимают как шутку. Вот если бы тебя начали принимать всерьез, ты бы шутил без остановки.

– Ну я же говорю. Я даже не понимаю, чего ты хочешь, – она сжимает твою ладонь. – Ты хочешь меня поцеловать?

Ты готов? Ты готов? Ты – готов! Соберись, тряпка.

– Хочу.

– Ну и?

Объект, прикрывает глаза и приоткрывает губы. Они розовые, тонкие, нервные – очень красивые. А во рту зубы и, о господи, кончик влажного языка. Нос! Тебе мешает нос. Ты коротко и неловко целуешь девушку в губы, больно стукаясь зубами о зубы. Хорошо, что эмаль не сбил. Твой первый поцелуй нужно немедленно навсегда вырезать из памяти.

– И это все? – Объект открывает свои большие обиженные глаза.

Голос такой недовольный и капризный, что ты немедленно начинаешь негнущимися деревянными пальцами расстегивать пуговицы у нее на блузке. В голове твоей воют иерихонские трубы и бьют литавры. Или это сердце так бухает через уши? Ты уже видишь ее лифчик. Только его и видишь. Жаль, что ты не видишь, как Объект снова закрыла глаза, безвольно свесила руки, откинула назад голову. Отдалась, судя по всему, воле страстей. Одна дурацкая непослушная пуговица подло отрывается и летит на пол.

– Не надо! Не надо! Подожди, подожди!

Словно очнувшись, девушка больно хватает тебя за руки, отталкивает. Она раскраснелась, тяжело дышит, в глазах растерянность. Ты смотришь на нее непонимающим злым взглядом. Внутри тебя все кипит и трясется.

– Я же не это имела в виду, дурачок, – говорит Объект, отсаживаясь от тебя на безопасные полметра и спешно застегивая блузку. – Ты какой-то дикий, Фролов. Совершенно не умеешь вести себя с девушками.

Оба хороши: красные, возбужденные, растрепанные, расстроенные.

Ты вскакиваешь с кровати.

– А теперь вот я не понимаю, чего хочешь ты!

Объект молчит. Отворачивается. Надувает губы. Того и гляди – заревет. Мучительная сцена из немого фильма тянется около минуты, но тебе кажется, что бесконечно. Это совершенно невыносимо.

– Ладно. Я пошел, – говоришь ты, не двигаясь с места.

Зато внутри тебя все скачет у ритуального костра и трясет копьями.

– Подожди. Не обижайся, – Объект говорит это, глядя куда-то в стену. – Я не хочу, чтобы ты обижался на меня. Мы столько лет дружим. Я не могу вот так сразу…

Она замолкает, видимо, не найдя нужных слов.

– Ага. Не можешь, значит, так сразу? Ну и отлично. Я подожду. Пока.

И ты уходишь. Из комнаты Объекта. И из квартиры Объекта. И из дома Объекта. И из мира… нет, с этим, пожалуй, ты еще подождешь.

А в то же самое время…