«Ленинградское дело». Вся правда о самом тайном процессе Сталина

Последнее, как и то, что в состав Комиссии во главе со Ждановым Сталин включил Н. Вознесенского в качестве заместителя председателя, означало, что вождь почему-то не хотел брать на себя ответственность за подготовку этого судьбоносного партийного съезда. А в том, что съезд будет носить именно судьбоносный характер и может даже привести к изменению в политической организации советского общества, не сомневался ни один из членов Политбюро: полгода назад, объявив о том, что ему на смену должны прийти молодые руководители, вождь практически уже возвестил, что с режимом его личной власти должны произойти какие-то изменения.

Настораживало и то обстоятельство, что внешне вождь даже разрешил Жданову как председателю Комиссии по написанию новой программы партии полностью изменить решение Политбюро по съезду от 21 февраля 1947 года, как и то, что на разработку партийной программы Сталин отвел Жданову всего две недели.

Вот это внешне чуть ли не безграничное доверие к Жданову было не совсем понятно. Ведь совсем недавно, летом 1944 года, Сталин попытался доверить Жданову решить важнейшую идеологическую задачу, сорвал его с работы в только освобожденном от блокады Ленинграде и был вынужден констатировать, что его протеже с задачей не справился.

А ведь летом 1944 года Сталин идеологически не сошелся со Ждановым по острой программной теме — по «русскому вопросу». Сталин, конечно, не забыл о том, что летом 1944 года во время работы Совещания историков он не принял ни одного варианта подготовленного лично Ждановым проекта резолюции по этому Совещанию именно из-за того, что не согласился с оценкой своего «заместителя по работе в Секретариате ЦК» роли русского народа в истории России и СССР.

С 18 июля по 13 августа 1944 года Жданов тогда лично написал несколько вариантов проектов резолюции Совещания историков, и Генсек не принял ни один из них, оставив, в конечном итоге, это многомесячное Совещание без завершения. Изучивший все архивные документы, оставшиеся от этого Совещания А.Л. Юрганов особо обращает внимание на карандашную правку Сталина на автографах Жданова по этому Совещанию и прежде всего — трактовке патриотизма.

В 1944 году Жданов, по старой памяти, отталкиваясь от позиции Сталина 1934 года по этому вопросу, отрабатывал тему русского патриотизма, а Сталину уже был нужен совсем другой патриотизм — классовый, то есть советский. Что же говорить про год 1947?! В 1945-м Генсек по инерции ещё скажет тост в честь русского народа, но на самом-то деле он уже начал перекладывать в идеологии руль с национальной почвы на классовую (русский народ в годы войны своё дело сделал, наступила пора объяснять всем, что Германию победил не русский солдат, как считал весь западный мир, а советский).

Поэтому осенью 1944 года на автографе Жданова, где речь шла о взглядах историков, Сталин напишет: «Сов. патриотизм окреп в годы Отечественной войны. Единство народов» и пояснит: «Попытки подменить квасным патриотизмом. Истинные и квасные патриоты в прошлом. Чернышевский — Пушкин. Аракчеев — царизм»[47].

О чем шла речь? 13 августа 1944 года Жданов в предлагаемом проекте резолюции Совещания напишет: «Ведущая роль русского народа в борьбе за социализм, таким образом, не навязана другим народам, а признана ими добровольно в силу той помощи, которую оказывал и оказывает другим народам русский народ в деле развития их государственности и культуры, в деле ликвидации их прежней отсталости, в деле строительства социализма. Это не может не наполнять каждого русского чувством гордости». Но вождь эту позицию решительно отринет: весь абзац о «ведущей роли русского народа» Сталин предложил убрать.

И далее. Жданов пишет: «Советский патриот любит свою страну и любит свою нацию». Сталин подчеркивает слова «свою нацию» и на левой стороне пишет: «Какую?»[48] Но Жданову эту свою правку вождь уже не показывает.

В 1947 году ситуация 1944 года повторилась, только ещё жестче со стороны вождя. Проект Программы партии, написанный под непосредственным руководством Жданова, Н. Вознесенского и А. Кузнецова (в окончательной редакции он был написан П.Н. Федосеевым, М.Б. Митиным и Л.А. Леонтьевым, а руководил этой группой Д.Т. Шепилов) в августе 1947 был представлен Сталину и был им с порога отвергнут[49]. Как в 1980-е годы скупо рассказывал мне об этом вице-президент АН СССР П.Н. Федосеев, Сталин на этом документе оставил очень краткую резолюцию: «В мой архив». XIX съезд партии состоялся, как известно, лишь в 1952 году, уже не только без умершего в августе 1948 года Жданова, но и без расстрелянных 1 октября 1950 года по «Ленинградскому делу» Н. Вознесенского и А. Кузнецова.