Леонид Брежнев. Величие и трагедия человека и страны

Но Брежнев обещал восстановить «коллективное руководство». Теперь ему приходилось доказывать, что он держит свое слово. Это было тем важнее, что он не хотел, как Хрущев в 1957 или 1964 гг., оказаться под прицелом заговорщиков1276. Благодаря своему богатому административному опыту, приобретенному при Сталине и Хрущеве, Брежнев хорошо знал механизмы власти и душевный склад членов Президиума. Ему, организатору путча, было лучше, чем всем остальным, известно, что Хрущева сместили не из-за неприятия его политических взглядов, а из-за стиля руководства. Брежнев, однако, считал себя альтернативой не только Хрущеву, но и Сталину. Оба обрекали способных людей на гибель: один репрессиями, другой – унижениями и отстранением от должности. Брежнев же провозгласил: «При Сталине люди боялись репрессий, при Хрущеве – реорганизаций и перестановок. Народ не был уверен в завтрашнем дне. Поэтому советский народ должен получить в дальнейшем спокойную жизнь для плодотворной работы»1277.

Итак, Брежнев внедрял свой «сценарий власти», основанный на принципе «доверие и попечительство». Это понятие ввел американский историк Ричард С. Уортман, чтобы с его помощью объяснить силу русских царей. Она основывалась не на физическом насилии, но в большей степени на мифе, согласно которому цари посланы народу богом, чтобы спасти и сохранить Россию. Этот миф не только поддерживался с помощью церемоний, ритуалов и парадов, живописи, изображений на монетах и сказок, но он превратился в истину, не подлежавшую критическому рассмотрению1278. Миф о божественном спасителе оставался неизменным, но при этом каждый царь или царица избирали собственный «сценарий власти», с помощью которого он или она приспосабливал(а) миф к своей личности. Екатерина Великая избрала лейтмотивом своего властвования «любовь и науку», Николай I позиционировал себя как «любящего отца семейства» и т. д.1279 Перед подданными разворачивался «театр власти», канонизированный в «картинах», текстах и распределении ролей и не подлежащий критике. Главным здесь было участие в инсценировке аристократической элиты, и превращение ее самой в часть сценария. Высшее дворянство присутствовало на церемониях, парадах и ритуалах и тем самым не только поддерживало царскую власть, но и чувствовало себя в результате этого возвысившимся и избранным.

Сколь бы насильственной ни была власть в Советском Союзе при Сталине, она все равно основывалась на мифе, воплощавшемся руководителями партии и опиравшемся на партийную элиту. Партия и Политбюро во главе ее считались авангардом борьбы за прогресс, просвещение и процветающее будущее1280. При этом партия претендовала на то, что ее борьба и победы основываются на исторической необходимости и законах науки1281. Ввиду постоянной угрозы со стороны «империалистических» держав, отсталости страны, унаследованной от царей, и незрелости собственного населения, партия должна была, согласно мифу, действовать как сильная сплоченная организация1282. Поэтому Ленин запретил в 1921 г. образование фракций, Сталин же с 1922 г. постепенно превращал генерального секретаря в единственно истинного выразителя воли руководящего коллектива1283. К. Н. Брутенц, сотрудник Брежнева, разъясняет: «Абсолютная власть генсека обеспечивалась не только силовыми факторами, но и прочно закрепившейся в партии традицией безусловного послушания. Оно глубоко въелось в партийную практику, в психологию кадров, порождая дефицит самодеятельности и самостоятельности»1284. Иными словами, миф о находящемся под угрозой и борющемся авангарде способствовал тому, что, с одной стороны, партия была обязана слепо следовать за своим вождем, но с другой – генеральный секретарь должен был убедить: именно он и представляет коллективную волю.