Леонид Брежнев. Величие и трагедия человека и страны

Еще разительнее было, вероятно, различие с точки зрения членов ЦК в составах редакционных комиссий, которые, как обычно, создавались на пленумах, чтобы редактировать тексты резолюций. При Брежневе это были не маленькие рабочие группы сотрудников низкого ранга (как при Хрущеве), а большие коллективы численностью до 70 чел., всегда включавшие весь Президиум или Политбюро ЦК и самых влиятельных членов ЦК. После 1947 г., когда Сталин в последний раз разрешил создание такой комиссии, Хрущев возобновил эту практику, но с начала 1960-х гг. все яснее давал понять, что работа этих комиссий является бесполезной тратой времени, что его нервирует трудный процесс редактирования, в ходе которого обсуждался текст. Брежнев же превратил заседание первой редакционной комиссии, которым он руководил на мартовском 1965 г. Пленуме, в настоящее дискуссионное мероприятие, где отвел себе скромную роль, он был ведущим, который не высказывал свое мнение, но побуждал других к дискуссии. Когда первый участник дискуссии предложил вычеркнуть всю вторую страницу резолюции, Брежнев всего лишь весело спросил, какие есть мнения на сей счет1303. Развернулся активный и живой обмен мнениями по поводу структуры резолюции, а также о том, какой объем критики состояния сельского хозяйства она должна содержать. В таких дискуссиях нередко возникал спор об отдельных словах, как, например, на заседании комиссии сентябрьского 1965 г. пленума. Главный идеолог М. А. Суслов выступал за то, чтобы заменить слова «пленум уполномочивает» словами «пленум предлагает», вслед за чем председатель Совета Министров Косыгин уверил, что он считает слово «уполномочивать» более точным. Сначала Брежнев поддерживал Суслова, но после того, как Подгорный высказался в пользу слова «уполномочивать», Брежнев решил: «Давайте напишем “уполномочивать”, если так хочет большинство»1304.

Вновь и вновь обращает на себя внимание, что Брежнев не навязывал комиссии свое мнение, а только высказывал его, не заставлял собравшихся спешно принимать решения. Так было и в 1968 г., когда на апрельском пленуме комиссия обсуждала резолюцию о положении в ЧССР и в течение нескольких минут решала, какую выбрать формулировку о роли КПСС по отношению к другим братским партиям. После того как секретарь ЦК Пономарев зачитал проект, который подчеркивал «значение действий нашей партии», Брежнев предложил: «Может быть, стоило бы сказать: “Вместе с братскими коммунистическими партиями социалистических стран»?”» Высказался и премьер Косыгин: «Нам не стоит присваивать себе функцию вождя». Брежнев согласился: «Надо сказать, что мы действуем вместе с ними». На новое предложение Пономарева – говорить о «значении действий братских стран и партий Европы» министр иностранных дел Громыко ответил вопросом: «Почему вдруг “Европы»?”» Брежнев помог ему и сказал Пономареву: «Понимаешь, Борис Николаевич, чтобы не выделять КПСС, а подчеркнуть, что все братские партии действуют совместно». После новых предложений и комментариев была, в конце концов, согласована формулировка: «Значение совместных действий всех братских партий социалистических стран в борьбе против германского империализма». Председатель КГБ Андропов прокомментировал: «Хорошее предложение»1305.

Западного читателя могло бы сбить с толку, что такой живой обмен мнениями происходил во время выработки формулировки. 70 руководителей партии спорили об отдельных словах и запятых. Кажется, будто единство партии и коллективного руководства подчеркивалось тем, что спорили лишь о формулировках, а не по содержанию вопроса. В то же время здесь устанавливались догмы, отклоняться от которых позже никто не имел права: ведь каждый голосовал за это. Брежнев обрел в редакционных комиссиях арену, где мог лучше, чем на формализованных и сильно ритуализованных пленумах, показать, что никому не навязывает свое мнение, выслушивает каждого и всем дает высказаться.