В сентябре снова начались переживания, связанные с делом Уркварта, с которым Красин провел переговоры в Берлине. Как уже говорилось, предварительно подписанный договор был отвергнут Политбюро, что стало поражением не только самого Красина, но и всех сторонников расширения экономических связей со странами Европы. О падении его влияния в советской политике говорило то, что его не привлекли к подготовке Лозаннской конференции, открывшейся в ноябре 1922 года для урегулирования вопроса о черноморских проливах. Он даже не был включен в состав официальной делегации, но как раз в то время получил другое ответственное задание, которое вряд ли мог выполнить другой советский дипломат. Это была встреча с фашистским диктатором Италии Бенито Муссолини, лишь недавно пришедшим к власти и еще не забывшим про свое прежнее увлечение социализмом.
Приехав в Италию в ноябре вместе с Тамарой Миклашевской, Красин 4 декабря встретился с дуче, о чем на следующий день написал Чичерину. По его словам, он «указал Муссолини на те громадные экономические возможности, которые открываются перед Италией, если она решится затратить некоторые капиталы на работу в России. Возможны весьма обширные концессии в области земледелия, добычи каменного угля, нефти, железа и меди». Диктатор выразил интерес к этим предложениям, отметив, что надеется на скорейшее восстановление дипломатических отношений между двумя странами и подписание торгового соглашения, но выдвинул условием невмешательство в дела друг друга. С любезного разрешения Муссолини Красин смог совместить полезное с приятным, совершив с Тамарой замечательную поездку по Италии — Рим, Неаполь, Сицилия… Интересно, что, несмотря на отрицательное отношение к фашизму в СССР, он еще не представлялся непримиримым врагом — о визите Красина в Италию советская пресса писала кратко, но вполне позитивно.
Здоровье Красина неуклонно ухудшалось, и ему было все труднее совмещать должности торгпреда и наркома внешней торговли. В начале 1923 года он вернулся в Москву, отметив позитивные улучшения в столице в письме Миклашевской: «Люди ходят сытыми, во всех домах тепло, и против 1919 года разница громадная. Что здесь поражает, это, несмотря на плохую одежду и общий серенький пейзаж, — тон улицы бодрый, даже веселый и люди не выглядят такими скучными и пришибленными, как у вас в Берлине». Он написал, что ему, скорее всего, придется оставить должность торгпреда и сосредоточиться на работе в НКВТ. И действительно, вскоре Чичерин поднял в Совнаркоме вопрос о замене Красина в Лондоне его старым знакомым Воровским, который тогда находился в Риме. Вопрос был одобрен, но 10 мая Воровского застрелил в лозаннском ресторане белоэмигрант Мориц Конради, воскликнувший после этого: «Я сделал доброе дело — русские большевики погубили всю Европу… Это пойдет на пользу всему миру!»
Нина Окс с мужем и Людмилой Матиас. 1972 г. [Семейный архив К. Тарасова]
Это трагическое событие совпало с появлением дипломатического документа, получившего известность как «ультиматум Керзона». Восьмого мая лорд-антисоветчик направил Советскому правительству ноту, в которой обвинял его в нарушении торгового соглашения 1921 года, захвате британских рыболовецких судов, преследованиях советских граждан по политическим и религиозным мотивам и т. д. Главным обвинением стало продолжение антибританской пропаганды на Востоке, который Британия воспринимала как свою вотчину. Керзон требовал в десятидневный срок отозвать советских полпредов из Кабула и Тегерана, пригрозив в случае невыполнения этого условия разорвать торговое соглашение. Ультиматум был использован в СССР как предлог для пропагандистской кампании против «мировой буржуазии»; рабочие на заводах клеймили лорда, а в газетах его обвиняли чуть ли не в организации убийства Воровского.
Красин не мог допустить, чтобы выстраданное им торговое соглашение пало жертвой политических амбиций с обеих сторон. Он попросил у Политбюро направить его в Лондон для урегулирования конфликта и 13 мая, сразу после прибытия, дал интервью английской прессе. В случае разрыва соглашения, говорил он, торговля между двумя странами прекратится, поскольку для нее не будет правовой базы. К тому же соседние страны (опять прежде всего имелась в виду Польша) могут воспринять это как сигнал к нападению на СССР, после которого Британии придется воевать на стороне своих союзников. Попугав англичан войной, он постарался убедить их, что Советское правительство просто пытается развивать равноправные отношения со странами Востока, которые сравнивают его политику с британской не в пользу последней.