– Нет, ангелы-хранители у людей. Они плотнее, их лучше слышно и, в особых случаях, они могут проявлять себя в материальном мире людей. А леги легче ангелов. Кстати, слово «легко» от нас.
Так вот: в своё время, Леги получили информацию, что во Владимире готовится произойти событие, последствия которого, могут привести к большим неприятностям.
– Война, катаклизмы, эпидемия? – поинтересовался я.
– Почти, – ответил Лег, – несколько душ, предуготовленных к соединению в вечности, могли разминуться из-за неосторожности. Я был послан, чтобы всё устроить.
– Видать у вас там совсем заняться нечем? – спросил я.
Ответа я не услышал, потому что в дверь моей квартиры позвонили. В гости ко мне зашли мои друзья. И я впервые в жизни был не рад их приходу. Позднее, своими вторжениями они частенько прерывали наши беседы с Легом.
Я не верил и не ждал, что состоится наша вторая беседа, и сам не понимал хочу ли я этого. Но она произошла уже на следующий день. Беседовать мы стали регулярно, в течение многих лет. С каждой новой встречей, я понимал его всё лучше. Дело в том, что Легу было трудно произнести некоторые слова в человеческом звучании, особенно, что касалось конкретных имён и названий. Для этого мы с ним разработали свою методику распознавания мною слова по ассоциациям. И здесь мы достигли просто вершин взаимопонимания. Поначалу, конечно, случались и накладки. Так, например, когда Лег говорил мне о госпитале на Луначарского, у меня, вместо Луначарского, выскакивал то Бонч-Бруевич, то Лебедев-Полянский. Но поднаторев, мы могли уже касаться и сложных, для его произношения, научных терминов. Например: эксцентрицитет. Я почти всё помню из наших разговоров и, возможно, когда-нибудь об этом расскажу.
Во время второй нашей беседы Лег объяснил мне, для чего он начал общение со мной. Он искал человека, которому он мог бы рассказать, и вместе с человеком, записать ту историю, которую вы уже смогли прочесть. Оказывается, я был не единственным кандидатом на эту роль. Лег честно сообщил мне, почему для исполнения своей задачи он выбрал именно меня. Во-первых, он получил одобрение моего ангела-хранителя на контакт со мной. Это заявление немного меня задело. Получалось, мой собственный ангел-хранитель, фактически без моего ведома выдаёт направо налево визы на доступ к моей персоне. Но Лег уверил меня, что я могу полностью доверять своему ангелу-хранителю, что такого чуткого и заботливого ангела-хранителя ещё надо поискать, и привёл несколько примеров из моей жизни, которые могли окончиться для меня плачевно. Я, правда, очень удивился тому, какие примеры упомянул Лег. В тех ситуациях никакой физической опасности я, кажется, не подвергался. Но Лег заявил, что получить душевное увечье от дрянного поступка несоизмеримо мучительней. Тут я полностью согласен. Даже с чёртом ещё можно договориться, а вот совесть беспощадный мучитель. Второй причиной, по которой выбор Лега лёг (каламбур?) на меня, была способность к написанию текста. Здесь я удивился ещё больше: какой же из меня писатель. На что Лег признался, что у него на рассмотрении, действительно, была кандидатура одного писателя, но обсудив все детали вместе с писательским ангелом-хранителем, они просчитали, что начав получать информацию от Лега, писатель через три года уйдёт в монастырь, и, скорее всего, уничтожит уже написанное, посчитав эти записи дьявольским наваждением. А ещё Лег предъявил мне забытые мною юношеские эксперименты в написании рассказов и целый ворох моих писем к друзьям, за которые они меня искренне благодарили. Я, конечно, ничего не стал говорить, но я бы не стал зачислять в писательский опыт детские фантазии и письма. Но подходил я, также, и по другим критериям: проживание во Владимире, обладание свободным для записи временем, гарантированный срок земной жизни ещё не менее тридцати лет (вот порадовали), отсутствие отвлекающих от общения с Легом привычек и увлечений. От меня не требовалось никаких обязательств, никаких расписок кровью. Для начала сотрудничества достаточно было моего «Да».
Сказать по-честному, я не понимаю до сих пор, что заставило Лега остановить свой выбор на мне. Теперь, когда мой контракт близится к завершению, и основная часть работы уже проделана, я хочу сделать признание. В тот день, когда я дал своё согласие на должность стенографиста, я сделал это в расчёте получить, под покровительством высших сил, вполне земные привилегии. Я признаю, что достоин порицания. Вот, как бы вы сами назвали ситуацию, когда получив возможность общения с представителем Высших миров (он, правда, против такого определения), я, в первую очередь думал, как из этого добыть максимальную выгоду. Отчего так? Я сам не могу объяснить. Мой ангел-хранитель и хранитель «Розы мира» ошиблись во мне? Или они знают обо мне больше, чем я сам?