Лепта

В этот час затишья и въехали на Корсо коляски посланника. В первой, Александр узнал его сразу, сидел государь. Он был в белом конногвардейском мундире и шляпе с плюмажем — важный, величественный. Он несколько удивленно посматривал на толпу римлян, на поваленные бурей кипарисы. В какое-то мгновенье круглые глаза его остановились на Александре. Александр торопливо поклонился. Но государь на поклон не ответил. Коляска проехала. Александр этого не ощутил, она ему все виделась рядом: крупно выделялись бакенбарды царя, щека в красных прожилках, белое твердое ухо…

— Дайте пройти! — Александра нечаянно толкнули, он моргнул, опомнился. Коляска была уже далеко… Ошеломленный встречей, Александр поспешил в студию. Теперь от нее нельзя отойти ни на минуту. Он вдруг вспомнил, что, хотя ни на кого, кроме государя, не смотрел, успел все-таки заметить и Кваснина. Тот сидел впереди государя, оживленный, бодрый. Он привезет царя в студию.

Александр почувствовал, что трусит. Желание показать картину государю неожиданно исчезло. «Нет, нет, нужно, чтобы он пришел! Ведь эта встреча все решит!» — успокаивал себя Александр, но встретиться еще раз с грозным взглядом царя было выше его сил.

В полдень к нему постучали. Кваснин не вошел, вбежал в студию, бросил в угол шляпу, хохотнул, хмыкнул, упал в кресло.

— Александр Андреевич! Александр Андреевич! Поздравьте меня! Вы себе представить не можете… Ведь я, ведь я всю жизнь ошибался! Ах, как ошибался! Втемяшили мне: государь насильник, злой гений, узурпатор! А ведь все не так! Государь великодушный, обаятельный, великий человек! Он покорил меня. Я просто влюблен в него, подобно институтке. Ах, видели бы вы, как он обласкал меня, он увидел во мне человека. Милый Александр Андреевич, теперь будто груз упал с плеч. Я раскрепостил душу. Теперь я нашел себя. Перевожусь в Россию во что бы то ни стало и буду всеми силами служить ему, моему государю. Ему одному!

Он снова весело и счастливо рассмеялся. Александр растерянно слушал, не понимал его счастья и восторга. Ему не терпелось спросить, как же с художниками будет решено? Нужно ли представляться государю? Кваснин угадал его мысли.

— Художники должны представиться государю в соборе святого Петра. О вас же… по подробному докладу посланника государь будет в студии скульпторов и у вас. Это решено.

«Значит, свершится. Значит, недаром была гроза. Свидание определено небесами!» — подумал Александр. Конечно. Иначе все, чем он жил, — его мучительная работа над картиной, нездоровье, безденежье — не имело смысла, было зря…

На другой день с утра он то и дело выходил, выглядывал на улицу, ожидая появления государя. В студии у него было убрано, начищено до блеска, картоны расставлены, развешаны, эскизы запрятаны. Подле картины на подставке — этюды Иоанна Крестителя и раба. Они еще не были перенесены в картину.

Застучали колеса в конце улицы, он рванулся… нет, это зеленщик. Как он некстати, все-то испортит, запутавшись со своим осликом перед коляской государя. Но вот зеленщик скрылся с глаз, проехали еще две тележки…

Только к вечеру на виколло дель Вантаджо появились великолепные серые в яблоках лошади посланника. Александр распахнул двери студии.

Государь, показавшийся ему громадным, пристально посмотрел на него, будто старался вспомнить, где видел этого бородатого человека во фраке. Неизвестно откуда взявшийся Кваснин, — а он спрыгнул с запяток — откинул ступеньки. Царь, не сгибая спины, медленно спустился на мостовую. Из другой коляски вышел граф Федор Петрович Толстой, он теперь вице-президент Академии художеств…

— Ведите, Александр Андреевич. Его величество торопится, — шепнул Кваснин. Но Александр подождал, когда его величество приблизится, поклонился и, развертывая бумаги, заговорил срывающимся голосом:

— Ваше величество, в уединении своей творческой жизни русский художник с христианским смирением вожделенно мечтал об этой минуте…

Царь нетерпеливо посмотрел на него. Александр осекся.

— Ты читай это про себя, а мне покажи картину. Мне некогда, — сказал царь{59}.

— Ведите же! — повторил Кваснин.

— Да, да!

Государь шел за ним, будто преследуя, командорскими шагами.

— Сюда, ваше величество! — Александр указал ему на кресло перед картиной. На окнах были приподняты шторы, ровный свет заливал студию и картину, повернутую к окнам. Царь, еще не глядя на нее, опустился в кресло, потом осмотрел подлокотник, положил на него руку, вытянул ноги в блестящих высоких сапогах и, наконец, поднял глаза к картине. Великая минута настала.