Лепта

Как-то сложится судьба Сережи? Каких он достигнет успехов? Хорошо, если им можно будет гордиться, как гордится Андрей Иванович Александром. Дожить бы до того дня, когда сын вернется в славе, подобно Карлу Брюллову, послушать бы, что скажет тогда академическое начальство… Только будет ли такой день?

Петр Петрович Измайлов тронул Андрея Ивановича за рукав.

— Переживаете разлуку?

— Переживаю, Петя, — Андрей Иванович по привычке называл так сорокалетнего Петра Петровича. — Откуда теперь, Петя?

— Из имений Воронцова. Домовую церковь расписывал. Работа, скажу, неблагодарная. Одно то хорошо, что через Воронцова можно похлопотать устроить сына в корпус…

Андрей Иванович вдруг подумал: останься Александр в Петербурге, жизнь его была бы похожа на Петину.

— Встретил, кого бы вы думали, — продолжал Петр Петрович, — Гришу Лапченко. Вот кому повезло: управляет крупным поместьем — я у него на роли крепостного был… Жена — красавица итальянка, детей куча, а он, дурень, жалеет о живописи.

Их обогнала извозчичья пролетка. Петр Петрович поклонился. В пролетке была Елена Александровна Бестужева — сестра опальных братьев. Андрей Иванович тоже поклонился. Он слышал, Елена Александровна хлопочет у государя разрешение уехать в Сибирь к братьям. Видно, и сейчас поехала в Зимний. Он подумал о сосланных: «Вот судьба, по сравнению с которой должно почитать себя счастливым».

— Что ж, Андрей Иванович, желаю вам здоровья, крепости духа. Я буду к вам в пятницу, а сейчас дела мои вынуждают покинуть вас, — Петр Петрович раскланялся, направился к ялику.

Пока Андрей Иванович шел по набережной, день разгулялся, туман рассеялся, небо очистилось. Навстречу Андрею Ивановичу шел петербургский чиновный люд: бритые подбородки, пушистые бакенбарды… Впрочем, попадались и простолюдины, одетые во что попало. Рядом по мостовой тащился обоз с тесом. Это, конечно, к Исаакию — новые леса возводить.

Неожиданно его внимание привлекли детские голоса. Уличные мальчишки весело и азартно прыгали через неглубокую, но широкую канаву у дороги. Вихрастый мальчуган лет семи разбежался, прыгнул, сверкнув пятками. Не допрыгнул до края, плюхнулся в канаву. Над ним засмеялись. Вихрастый поднялся, задиристо сказал:

— Сами попробуйте!

Андрей Иванович, любуясь детьми, с болью вдруг подумал: ни у Александра, ни у Сергея никогда не было таких забав. Едва научившись держать карандаш, они были прикованы к бумаге. Он сам принуждал их к этому.

И еще он подумал: Александру сейчас тридцать девять, у него могли быть свои дети. А он не женат до сих пор. Картина отняла у него все. Господи, стоит ли она того?

2

Андрей Иванович направился к Исаакиевскому собору. Захотелось ему вдруг посмотреть работу Карла Павловича. Уже весь Петербург говорит, что Брюллов закончил контур росписи плафона главного купола и теперь приступил к письму красками. Многие были в соборе, видели эту гигантскую работу, а Андрей Иванович из-за Сережиного отъезда нигде не был, ничего не видел. А посмотреть любопытно. Работа — трудная. Это он знает по своему опыту росписи сводов в Казанском соборе. Но тут разве собор? Соборище. Роспись Брюллова будут смотреть с расстояния в тридцать саженей. Тут очень важно не смазать рисунок. Но Карл Великий, как теперь называют Брюллова с легкой руки Василия Андреевича Жуковского, знает все тайны своего искусства… Славно бы повидаться с Карлом Павловичем. Уж давно не встречались.

Вспомнился ему день, когда Карл Павлович возвратился в Петербург после итальянского пенсионерства. Такого, право, еще никогда не было в Академии. Приезда Брюллова ожидали, как первопрестольного праздника. Классы, залы, галереи, мастерские — все чистилось, наряжалось. С утра у входа в Академию толпилось начальство во главе с Олениным.

Наконец подкатила карета. Брюллов — круглолицый, полный, с завитыми пышными волосами, открывавшими его античный лоб, живо выпрыгнул из кареты и остановился, удивленный и обрадованный. Улыбнулся, поклонился сразу всем и направился к толпе, зорко вглядываясь в нее, заранее протягивая руки для пожатий. Профессора подхватили Брюллова под руки и повели в Академию. В вестибюле грянул оркестр, раздались возгласы:

— Да здравствует Брюллов!..

У празднично накрытого стола Карлу Павловичу преподнесли венок из лавра и мирт, как знак бессмертия. Брюллов, отыскав в толпе оттесненного к окну Андрея Ивановича, подошел к нему, надел венок на его голову, говоря с доброй улыбкой:

— Вот кому следует, моему учителю…

Нет, не тщеславен Андрей Иванович, но, вспомнив сейчас о встрече Брюллова, об этом венке, улыбнулся. Сладкое воспоминание. Каков бы ни был сам, а ученикам своим, сыновьям своим был полезен, был нужен.

Андрей Иванович обогнул здание Сената и Синода, и перед ним открылись леса Исаакия. Сквозь них трудно было рассмотреть колоннаду барабана. Казалось, огромный золотой купол держится не на колоннах, а на этих деревянных хрупких подставках и площадках, по которым снуют работные люди. Собор был громоздок и нелеп в этой строительной одежде.