Лермонтов и христианство

Весьма интересно, что в стихотворении Лермонтова «Три пальмы» нет персон: есть «караван» и «нежданные гости», но нет главных героев. Хотя зло, которое они приносят, «очеловечено» и в содержательном ключе произведения общественно значимо, поскольку несёт гибель человеку. Открывая-таки присутствие последнего, Лермонтов делает это мастерски и исключительно декоративными средствами. Так, наверное, арабская швея искусно включает в свой живописный ковёр какой-нибудь яркий орнамент, узор из листьев лотоса или играющих с солнцем пальм. Именно это не узнанное в героях безличностное зло придаёт стихотворению-сказанию, поданному в форме восточной притчи, поистине эпическое звучание. В полифонии художественного, философского и этического смыслов поэмы слышатся мелодии, уходящие высоко в небо и в то же время стелющиеся по извивам земли. Ибо в своём духовном (и в этом смысле глубоко религиозном) посыле поэма-притча является напоминанием о непреходящей духовной самоценности нравственности. Той безрасчётной, чистой и самодовлеющей нравственности, которая всё ещё способна изменить мир человека – и внутренний, и внешний. Пафос рассмотренных «сказаний» Лермонтова являет собой вышнее напоминание той проповеди, которая адресована была всем… В этой ипостаси оба стихотворения Лермонтова пересекаются с темой пушкинского «Подражания Корану».

Следует обратить внимание ещё на один принципиальный момент. Великие умы и деятели творчества Запада раскрывали версии «сна Разума». Просвещённого, а затем и ослеплённого «светом» знаний, которые освоить были не в состоянии. Лермонтов знал это, но знание его было нераздельно с тем художественным Словом, которое органично Великому Первоначалу. Воплощённое в мощной мысли и ярких образах, Слово поэта потому не меркнет во времени, что, подобно драгоценному алмазу, содержит в себе не исчезающие в человеке россыпи божественного.

И в этом симбиозе Лермонтов выступает как мыслитель именно духовного плана. Поэма-притча Лермонтова о потерявшей себя душе и ослепшем сознании, нацеленном на скорый успех, настолько ёмка, глубока и убедительна, что позволяет считать «Три пальмы» произведением прежде всего духовной мысли.

Виссарион Белинский, прочитав в августе 1839 г. «Три пальмы» в «Отечественных записках», писал Краевскому: «Боже мой! Какой роскошный талант! Право, в нем таится что-то великое». Месяцем позже в письме к Станкевичу Белинский приводит целиком «Три пальмы» и заявляет: «На Руси явилось новое могучее дарование – Лермонтов»!

3

Гений Лермонтова мужает не по дням, а по часам. Ему становятся доступными неведомые или забытые человеком реалии и вышние образы. Период, когда «грозы» бытийного мира (в котором он с отрочества чувствовал себя чужим) рушили «неверное создание» отрока, давно миновал. Много раз встречавший опасность и не однажды видевший смерть в бою, Лермонтов ещё чаще встречается на светских раутах с «нивой» иного рода. Это приносило свои плоды – он становится сильнее духом, в нём активно зреет пророческое видение, оттачивается мысль. В то же время «мысль» поэта принадлежит тем же, с отрочества только ему известным пространствам. Наряду с ними Лермонтову всё очевиднее представало поле битвы, на котором ему не дано было одолеть невидимого врага… Помимо молитвенного состояния души, при котором он «видел Бога» и мог черпать новые силы, Лермонтов находил уединение в по-прежнему неведомом никому «царстве дивном» или поднимаясь на горные вершины. В эти минуты, оставаясь наедине с ними, душа его залечивала свои раны, а «пессимизм силы, гордости, божественного величия» (О. А. Андреевский) достигал предельной искренности, глубины и трагизма. В этом состоянии создавались великие произведения и задумывались новые.

Но не горы окружали великого поэта, а люди, при мелкости которых первые выглядели особенно величественно. Такова реальность, и Лермонтов не мог не считаться с нею. С наступлением зрелости он внутренне становится как будто более осторожным, а внешне по-особому или, лучше сказать, по-своему внимательным к людям, что отметил ещё при жизни Лермонтова в одном из своих писем Ю. Ф. Самарин: «Этот человек слушает и наблюдает не за тем, что вы ему говорите, а за вами».

Тогда же Лермонтов отмечает про себя ценность «истории души человеческой, хотя бы самой мелкой души», и говорит об этом устами Печорина в романе «Герой нашего времени». И всё же мысль поэта недолго задерживалась на «мелких душах», поскольку сущностно он пребывал далеко от них. Когда же возвращался, его опять ждали испытания и битвы, увы, не достойные гения.