Лермонтов и христианство

Во всяком случае, о шалостях и «плохом поведении» неистощимого на выдумки поэта свидетельствуют жалобы многих, пострадавших от его острого языка и живых карикатур. Конечно, не это определяло его характер, но так уж повелось в истории, что связь с эпохой непосредственных её выразителей чаще всего носит опосредованный и, как в случае с Лермонтовым, «неприятный» характер. Но это мало заботило поэта. Существуя в обществе, он почти всегда жил «рядом» с ним, раскрываясь лишь тогда и в том качестве, которое соответствует переживаемому им «моменту истины», не имеющему ни очевидного адреса, ни конкретного источника. Что касается «поэтической истины», то она не имеет объяснения, и, что важнее, не нуждается в нём. Поскольку поэт в принципе – не то, что он пишет, а то, что он есть. И если он есть, и это совпадает с тем, что он пишет, тогда гений его заявляет о себе в полную силу. Когда же ему мешают или вовсе не дают делать своё, как то было с Лермонтовым (Николай сослал поэта на Кавказ с явным намерением навсегда избавиться от него), тогда гений идёт ва-банк. Тогда, восстав, он рвёт путы и крушит своих врагов, ибо не себя этим спасает, но предназначение своё! То г да всяк, поганящий пороги величественного храма или посягающий на дивный мир гения, сокрушается им, или в неравном бою гибнет он сам… Непонимание «стратегического направления» внутреннего бытия великого поэта приводит к кривотолкам и вытекающим из них ложным оценкам характера Лермонтова и его творчества.

Наверное, к заблуждениям именно на этот счёт можно отнести замечание Достоевского о Лермонтове: «Не дозрел до простоты». Хотя слова эти, продиктованные великому писателю особенностями его собственного мироощущения, можно отнести к непониманию этой «простоты» им самим. У Лермонтова достаточно много именно простых произведений. В том смысле, что они лишены и гнева, и раздражения, но полны духовной ясности и лучатся приятием ближнего. Да и суть христианского мировосприятия отнюдь не ограничивается банальностями по жизни нередко лживого смирения, к которым так любят прибегать люди нерешительные, мелкодушные и попросту слабые, а значит, и не сильные в вере.

Лермонтов был великим поэтом, но был ещё и личностью, масштаб которой не уступал его дарованию. Поэтому его судьбу и творческое бытие правильнее было бы рассматривать в связи не только с исторической судьбой его родины – России, но и с жизнью всечеловеческой. Прозревая свою эпоху, поэт видел то время, когда будут сокрушаться святыни и разбрасываться «камни», крепящие общество; предвещал время, когда «пища многих будет смерть и кровь»… Изучив историю России и Европы, Лермонтов умел распознавать повторяемость витков «судьбы», в России, как нигде, напоминающих неверное скольжение иглы по повреждённой пластинке. Но жёсткий и как будто холодный анализ поэта, имея надличностный характер, уж куда как чужд менторству не в меру частых «провозглашателей истины». При всём своём «холоде» он подавался силе жара и сокрушения сердца поэта. Предельная активность творящего духа заметна в каждом моменте поэтического творчества Лермонтова, ибо является главным условием приобщения к истине. Всё ещё существующая, хоть и тяжело раненая ханжеством «слуг Божьих» и умствованиями недругов Всевышнего, истина открывалась лишь не привязанным к «стойлу» меркантильных интересов и потребительскому здравому смыслу. На это состояние души и ума обращали своё внимание многоопытные древние христиане Египта и русские старцы. «Есть сокрушение сердца правильное и полезное – к умилению его, и есть другое, беспорядочное и вредное – только к поражению», – учил Марк Подвижник. Но что «правильное» и что «беспорядочное» сокрушение, каждый постигал в силу личного духовного опыта. Творчество Лермонтова понуждает признать, что он видел правильность в посильной ему борьбе со злом, для чего, наверное, и наделён был могучим даром творчества.

Итак, конфликт поэта с обществом был неизбежен, в особенности, если учесть, что Лермонтов не умозрительно, а сущностно пребывал в «другом мире». Неразлучная с внутренним бытием, мысль его много и напряжённо работала. Начиная со стихотворения «Смерть поэта», творчество Лермонтова обретает невероятную мощь, духовную проницательность и интеллектуальную глубину. Облечённые в дивную художественную форму, эти свойства заявили о невиданном по масштабу даровании и глубине ощущения вселенского бытия. Не удивительно, что мысли и идеи Лермонтова (при жизни успевшего опубликовать лишь роман и книжечку поэтических шедевров) оказались чужды «перелистывающей литературу» публике, а характер творчества был оценён по достоинству лишь самыми проницательными его современниками.