Лермонтов. Тоска небывалой весны

После этого духовенство это погребальным гласом начало пение: “Святый Боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас”, и с этим вместе медленно выходило из двора этого; за этим вслед было несено из комнат тело усопшего поручика Лермонтова.

Духовенство, поя вышеозначенную песнь, тихо шествовало к кладбищу. Таким образом, эта печальная процессия достигла вновь приготовленной могилы, в которую был опущен в скорости несомый гроб без отправления по закону христианского обряда: в этом я удостоверяю, как самовидец, но было ли погребение сему покойнику, отпеваемое отцом протоиереем в квартире, я того не знаю, ибо не видел, не слышал оного и даже тогда не был во дворе том» (Коллежский секретарь Д. Рощановский, из показаний следственной комиссий).

«При выносе же тела, когда увидел наш батюшка музыку и солдат, как и следует на похоронах офицера, он опять испугался.

– Уберите трубачей, – говорит, – нельзя, чтобы самоубийцу так хоронили» (Н. И. Раевский).

За час до выноса тела писарь при пятигорском комендантском управлении К. И. Карпов был вызван к коменданту Ильяшенкову. Перед этим Мартынов передал коменданту наскоро начерканную записку: «Для облегчения моей преступной скорбящей души, позвольте мне проститься с телом моего лучшего друга и товарища». Комендант несколько раз перечитал записку, но вместо ответа поставил сбоку на поле вопросительный знак. Приказал Карпову отправиться к Начальнику штаба Кавказской линии и доложить ему просьбу Мартынова, передав и само письмо. Полковник Траскин прочитал, и ни слова не говоря, надписал ниже подписи коменданта: «!!! нельзя. Траскин». Он, очевидно, боялся, что Мартынова изувечат.

Из дома люди шли за гробом так тихо, что слышен был шорох сухой травы под ногами. Потом стали коротко переговариваться; затем, не опасаясь больше паникера отца Павла, полковой оркестр заиграл траурный марш. Погода стояла солнечная, теплая. Непосредственно за гробом шли начальник Штаба войск Кавказской линии и Черномории Александр Степанович Траскин, комендант Пятигорской крепости Василий Иванович Ильяшенков, князь Владимир Голицын, камер-юнкер Отрешков и свыше пятидесяти штаб-и обер-офицеров все в белых шарфах.

«Убитого на дуэли, по правилам нашим, священник не хотел отпевать, но деньги сделали свое дело, и в сопровождении целого Пятигорска, священника и музыки мы отнесли Михаила Юрьевича на руках в последнее его жилище. По странному стечению обстоятельств, на похоронах поэта случились представители всех тех полков, в которых служил покойный, так как там были С. Д. Безобразов – командир Нижегородского драгунского полка, А. Ф. Тиран – лейб-гусарского, я – Гродненского гусарского, и дядя мой Н.П. Лор ер – Тенгинского пехотного полка. Дамы забросали могилу цветами, и многие из них плакали, а я и теперь еще помню выражение лица и светлую слезу Иды Мусиной-Пушкиной, когда она маленькой своей ручонкой кидала последнюю горсточку земли на прах любимого ею человека.

Сам не понимаю, как не попал я в эту историю, быв так близок со всеми этими лицами и вращаясь постоянно в их кругу, и объясняю это разве только тем, что не был знаком с домом Верзилиных и ничего не знал о ссоре Мартынова с Лермонтовым» (А. И.Арнольдй).

«Вы думаете, все плакали по Лермонтову? Все радовались. Я видел, как его везли возле окон моих (с места дуэли. – Н. Б.). Арба короткая… Ноги вперед висят, голова сзади болтается. Никто ему не сочувствовал» (Священник Василий Эрастов).

«Теперь слышишь, все Лермонтова жалеют, все его любят… Хотел бы я, чтоб он вошел сюда хоть сейчас: всех бы оскорбил, кого-нибудь осмеял бы…» (А. Ф. Тиран).

«Когда могилу засыпали, так тут же ее чуть не разобрали: все бросились на память об Лермонтове камешков мелких с его могилы набирать. Потом долгое еще время всем пятигорским золотых дел мастерам только и работы было, что вделывать в браслеты, серьги и брошки эти камешки. А кольца в моду вошли тогда масонские, такие, что с одной стороны гордиев узел, как тогда называли, а с другой камень с могилы Лермонтова. Тогда же Столыпин отдал батюшке и деньги, и икону; а мы тогда же черновую рукопись “Героя нашего времени”, оказавшуюся в столе в рабочей комнате Лермонтова, на память по листкам разобрали» (Н. П. Раевский).

Позже на могиле был положен камень, на котором значилось: «Поручик Тенгинского пехотного полка Михаил Юрьевич Лермонтов».

В тот день утром Александр Семенович Траскин доносил в Ставрополь Павлу Христиановичу Граббе: