Лермонтов. Тоска небывалой весны

…для прекрасного могилы нет!
Когда я буду прах, мои мечты,
Хоть не поймет их, удивленный свет
Благословит. И ты, мой ангел, ты
Со мною не умрешь. Моя любовь
Тебя отдаст бессмертной жизни вновь,
С моим названьем станут повторять
Твое… На что им мертвых разлучать?

После перезахоронения Мишеньки, над тремя дорогими могилами Арсеньева выстроила часовню. Памятники мужа, дочери и внука велела обнести невысокой железной оградой, купол часовни украсить росписью с изображением Саваофа, окруженного херувимами, а у подножия изобразить архангела Михаила с пылающим мечом. В основании купола по ее просьбе сделали надпись: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ, и сущим во гробех живот даровав». Перед входом в часовню она распорядилась посадить дуб – как хотел ее Мишенька:

Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея,
Про любовь мне сладкий голос пел,
Надо мной чтоб вечно зеленея
Тёмный дуб склонялся и шумел.

По воспоминанию Андрея Соколова, крестьяне вырыли в лесу несколько молодых дубков, посадили вблизи часовни, но прижилось только одно деревце – возле входа. (Через много лет этот дуб загорелся, но уцелел и дал крепкую молодую поросль.)

Арсеньева навсегда осталась в Тарханах. Аким Шан-Гирей, ликвидируя по ее поручению вещи из петербургской квартиры, оставил себе на память кресло и письменный стол, за которым Лермонтов создал многие свои произведения, и с которым у Акима Павловича были связаны светлые воспоминания: за ним Михаил Юрьевич читал ему свои новые стихи, и однажды весь вечер они обсуждали законченного «Демона». После того как в 1844 году Аким Павлович переехал в усадьбу Ново-Столыпинское, он взял с собой кресло и стол. После смерти его эти вещи сберегли его дети, ив 1912 году, когда открылся музей Лермонтова в Пятигорске, передали их музею.

Елизавета Алексеевна умерла в 1845 году в возрасте 72 лет, и была похоронена в той же фамильной часовне[2].

По ее духовному завещанию владельцем Тархан стал ее брат Афанасий Алексеевич Столыпин. Ему же она завещала раздать 300 тысяч рублей нескольким родственникам. «Другим наследникам и родственникам до вышеобъясненного имения и денежного капитала дела нет и ни почему не вступаться в сие мое приобретение».

Шан-Гиреи получили от нее 50 тысяч и все домашнее имущество.

За два года до смерти, Арсеньева дала вольную Андрею Соколову, но он не ушел, жил в маленьком флигеле на барской усадьбе, продолжая исполнять обязанности слуги.

«На дворе, в ста шагах от дома, построен маленький флигелек, где давно уже проводит свои грустные дни бывший слуга Лермонтова, дряхлый, слепой старик, когда-то всей душой преданный поэту, о котором одно воспоминание до сих пор приводит в волнение все его престарелое существо. Если вы спросите у него, помнит ли он своего барина? – Андрей Иванович привстанет со своего места и весь задрожит. Он хочет говорить, но слова мешаются, он не в силах выразить вам все, что в один раз желал бы передать вам.

– Портрет, – усиливается он произнести, – портрет… – И несет показать вам сделанный масляной краской снимок лица, чей образ ему так мил и дорог» («Пензенские губернские ведомости», 1867 г.)

Вероятно, портрет ему был подарен Акимом Шан-Гиреем, который будучи хорошим художником, поскольку обучался живописи вместе с Лермонтовым, сделал несколько копий с портрета кисти Заболотского. В 1870 году с этого же портрета по заказу Павла Михайловича Третьякова сделал копию прославленный портретист Василий Григорьевич Перов. Копия находится в Третьяковской галерее.

Андрей Иванович Соколов умер в 1875 году в возрасте 80 лет, был погребен в Тарханах. До конца своих дней он свято берег вещи М.Ю. Лермонтова: шкатулку орехового дерева с бронзовой отделкой, эполеты корнета с одной звездочкой, сафьяновые чувяки с серебряным позументом черкесской работы, купленные Лермонтовым на Кавказе.