Лермонтов. Тоска небывалой весны

«Случайно при разговоре один мой знакомый спросил меня, правда ли, что я занимаюсь собиранием материалов, сведений и рукописей и всего относящегося до Белинского и Лермонтова. Я отвечал в утвердительном смысле, и он мне посоветовал обратиться в одно место, где лет двадцать тому назад он видел у одного из бывших своих учителей, доводившегося крестником Михаила Юрьевича и Елизаветы Алексеевны, портрет Лермонтова, писанный им самим с себя масляными красками при помощи зеркала, штук тридцать разных рисунков, набросков и этюдов карандашом, тушью и акварелью, целую поэму “Мцыри” в подлиннике и много других стихотворений, писанных рукою поэта. Узнав об этом, я немедленно отправился в путь в указанное место и принялся за розыски, и что же оказалось: владелец этих сокровищ восемь лет тому назад уже умер, а имущество перешло к экономке, бывшей у него в услужении. Не зная ни ее имени, ни фамилии, ни адреса, я принялся за тщательные розыски, но все было без успеха. Обращался я почти ко всем товарищам и сослуживцам покойного крестника Лермонтова, прося их указать точный адрес или, по крайней мере, фамилию этой старушки; все только сообщали, что ее давно уже не видят, и я был готов прекратить свои безуспешные розыски, а между тем все удостоверяли то, что у нее действительно есть портрет Лермонтова и рукописи, писанные самим поэтом. Это только разожгло мое любопытство.

После невероятных усилий мне удалось ее найти, но оказалось, что рисунки и этюды Михаила Юрьевича частью изорваны и уничтожены ее сыном, когда он был еще ребенком, частью разобраны знакомыми, имена которых она припомнить не могла, так что от всей этой громадной коллекции у нее остался не изорванным один лишь портрет поэта, и то лишь благодаря тому обстоятельству, что он писан не на бумаге, а на полотне и притом масляными красками и, кроме того, заключен в багетную рамку за стеклом. У нее его просили многие знакомые, но она воздержалась подарить его, так как слышала от покойного владельца о большой его ценности, и, кроме того, ей самой приходилось слышать, как за него предлагали большие суммы, но обладатель ни за что не хотел расстаться с портретом своего крестного отца, да притом он в средствах и не нуждался. Бумаги же, которых у нее было много, она большую часть продала без разбора калачнику – три пуда весом по 40 коп за пуд – два года тому назад, и они употреблены им для завертывания калачей и кренделей. А из оставшихся предложила разобрать и пересмотреть, указывая на русскую кухонную печь, где вместе с дровами, щепами и разным хламом действительно лежали кое-какие старые, пожелтевшие от времени бумаги. Я, несмотря на ужасную пыль и хаос, забрался на эту печь и принялся за пересмотр бумаг. Большинство из них были писаны рукою крестника поэта и относились к высшей математике и астрономии, а также философии, но одна тетрадь, листов в 50 в 1 /4 долю листа писчей бумаги, в старинном переплете, совершенно пожелтевшая от времени, когда я ее взял в руки, оказалась наполненной стихотворениями Лермонтова, но только они были писаны не рукою поэта и не рукой крестника. Начало, листов пять, было вырвано. Затем целиком в ней сохранились поэма “Боярин Орша”, “Демон”, “Завещание”, “Бородино”, “Прости”, “Раскаяние”, “Пленный рыцарь”, “Парус” с множеством поправок и вставок, с пометками. Внизу, почти под каждой пьесой, значился год их произведения. Я сверял даты с печатными и в некоторых местах нашел небольшие отступления. На портрете поэт изображен в красном лейб-гусарском мундире в возрасте, когда ему было не более двадцати лет, с едва пробивающимися усиками.

Я показывал портрет многим лицам, лично знавшим поэта, и они все говорили, что Михаил Юрьевич изображен на портрете, как живой, в то время когда он только что был произведен в офицеры. Вышина портрета семь вершков, ширина 5 1/2 вершка. Года с два тому назад в Пензе в губернском статистическом комитете я видел прекрасный рисунок акварелью Михаила Юрьевича “Маскарад”, вышиною около шести-семи вершков и шириною около пяти, и в такой же точно рамке за стеклом, как и портрет. Тут же были две старинные прекрасные фарфоровые вазы, прежде принадлежавшие поэту. Эти вещи, как мне сообщили, принесены в дар будущему пензенскому музею П. Н. Журавлевым. Кроме того, как мне передавала сестра Журавлева еще в 1884 году, ее братом подарены или проданы, с точностью не упомню, любителю редкостей В. С.Турнеру, живущему в настоящее время в Пензе, эполеты Михаила Юрьевича, которые были на нем во время несчастной дуэли с Мартыновым. Они у него, как у большого любителя редкостей, вероятно, целы и по сие время» (П. К. Шугаев, краевед Чембарского уезда).