Лермонтов. Тоска небывалой весны

«Впервые я встретился с Лермонтовым в Петербурге в 1838 году, когда Михаил Юрьевич возвратился с Кавказа. Я был в восторге от его стихов на смерть Пушкина. После двух или трех свиданий он пленил меня простым обращением, детскою откровенностью. После того я увидел его в 1840 году в Москве на обеде у Гоголя. Это было после его дуэли с Барантом. Лермонтов был очень весел. Он узнал меня, обрадовался; мы разговорились; тут он читал свои стихи – бой мальчика с барсом. Помню его суждение о Петербурге и петербургских женщинах. Лермонтов сделал на всех самое приятное впечатление. Ко мне он охотно обращался в своих разговорах и звал к себе. Два или три вечера мы провели у Павловых и у Свербеевых. Лермонтов угадал меня. Я не скрывался. Помню последний вечер у Павловых. К нему приставала Каролина Карловна Павлова. Он уехал грустный. Ночь была сырая. Мы простились на крыльце.

Встретились мы после того в январе 1841 г. В его проезд с Кавказа. Молодежь собралась провожать его в Петербург. Лермонтов сам пожелал меня видеть и послал за мной. Он имел обо мне выгодное мнение, как сказывал Р. Он очень мне обрадовался. Р. пенял мне, что я обошелся с ним холодно. Через три месяца он снова приехал в Москву. Я нашел его у Розена. Мы долго разговаривали. Он показывал мне свои рисунки. Воспоминания Кавказа его оживили. Помню его поэтический рассказ о деле с горцами, где был ранен Трубецкой… Его голос дрожал, он был готов прослезиться. Потом ему стало стыдно, и он, думая уничтожить первое впечатление, пустился толковать, почему он был растроган, сваливая все на нервы, расстроенные летним жаром. В этом разговоре он был виден весь. Вечером он был у нас. На другой день мы были вместе под Новинском. Он каждый день посещал меня. За несколько дней до своего отъезда он провел у нас вечер с Голицыными и Зубовыми. На другой день я виделся с ним у Оболенских. Его занимала К. В. Потапова, тогда еще не замужем. Помню наш спор и ответ Лермонтова: «Ласковые глазки, теплые ручки, что ж больше». Одного утра, проведенного у Россетти, я никогда не забуду. Лермонтова что-то тревожило, и досада и желчь его изливались на несчастного Золотницкого. Тут он рассказал с неподражаемым юмором, как Левицкий дурачил Иваненко. Дуэль напоминала некоторые черты из дуэли «Героя нашего времени». Мы простились. Вечером, часов в девять, я занимался один в своей комнате. Совершенно неожиданно входит Лермонтов. Он принес мне свои стихи для “Москвитянина” – “Спор”. Не знаю почему, мне особенно было приятно видеть Лермонтова в этот раз. Я разговорился с ним. Прежде того какая-то робость связывала мне язык в его присутствии.

Во время его последнего проезда через Москву мы очень часто встречались. Он, казалось, чувствовал ко мне дружбу. Это был один из тех людей, с которыми я любил встречаться, окидывая взором окружающих меня. Он присутствовал в моих мыслях, в моих трудах; его одобрение радовало меня. Он представлял для меня лишний интерес в жизни».

Лермонтов нагнал Монго возле Тулы, их путь был на левый фланг Кавказской линии. Рассудительный Монго сдерживал безоглядные порывы Лермонтова, и Михаил Юрьевич ворчал: «Ты – вторая бабушка!»

В Туле встретились с Александром Меринским, товарищем по юнкерской школе, отобедали у него, Лермонтов был весел, и после обеда поехал в Кропотово – попрощаться с тетками. Монго дождался его, двинулись в Мценск, завернули в имение Мишково к однополчанину Михаилу Глебову, который, узнав, что они едут на Кавказ, выхлопотал для них негласное разрешение погостить у него несколько дней. На реке Валерик Михаил Глебов был ранен в ключицу, долго лечился, и теперь собирался на воды в Пятигорск. Пока Лермонтов и Столыпин гостили, Михаил Юрьевич написал портрет Глебова, сделав к нему приписку: «Другу Глебову Лермонтов. 1841 год. Мишково». Перед отъездом подарил ему свою шашку с инициалом «Л».

Добравшись до Ставрополя, Лермонтов сразу написал бабушке: «Я, слава богу, здоров и спокоен, лишь бы вы были так спокойны, как я: одного только и желаю; пожалуйста, оставайтесь в Петербурге: и для вас и для меня будет лучше во всех отношениях. Я все надеюсь, милая бабушка, что мне все-таки выйдет прощенье, и я могу выйти в отставку». Второе письмо было Софье Карамзиной: «Я только что приехал в Ставрополь, дорогая m-lle Sophie, и в тот же день уезжаю в экспедицию с Столыпиным-Монго. Пожелайте мне счастья и легкого ранения, это все, что только можно мне пожелать».

Перед отъездом Лермонтов неожиданно встретил корнета Петра Магденко. Затем, уже вместе с Монго, встретил его на одной из почтовых станций, когда ожидали тройку лошадей. В результате все вместе отправились в Пятигорск.

Вот как пишет об этом Магденко: