Лермонтов

Маневры производились редко, реже, чем показательные смотры. Смотр состоял из церемониального марша, то есть прохождения «Пестрого эскадрона» мимо начальства различными аллюрами, шагом, рысью и в галоп, со строгим соблюдением равнения. Равнение в кавалерии было связано с большими затруднениями: неверное движение одной лошади могло расстроить весь строй. Это было и утомительно, и однообразно, и невероятно скучно. В продолжение нескольких часов только и слышались возгласы: «В затылок!» – пока наконец каким-то чудом строй не приходил в порядок и «главно-начальствующий не произносил положительный приговор относительно равнения».

О том, как происходили учебные маневры, мы можем судить по письму А.Я.Булгакова; со слов сына он передает дочери, Ольге Долгорукой, подробности события, имевшего место в августе 1834 года, то есть незадолго до выпуска:

«Итак, они на маневрах. Государь командовал ими, а неприятелем был Сухозанет. Государь предупреждает быть осторожными, так как неприятель хочет напасть на них врасплох. Всюду расставляют разведчиков; вот Костя стоит передовой надежной стражей в лесу, около большой дороги, ночь была совершенно темная, ни зги не было видно, бедный мальчик, с ружьем на плечах, ждал солнца или смены; что-то двигается, он прислушивается. Человек верхом; он кричит: кто там? и требует пароль. Суди, каково его удивление, когда он узнает Государя, который, видимо, хотел поймать молодого военного в проступке… Костя отрапортовал как следовало, и Государь остался доволен нашим ребенком. У меня мороз по коже… как подумаю, какое несчастье было бы, если бы Его Величество нашел Костю спящим или даже оплошавшим; помимо ареста, он потерял бы расположение монарха. Государь пригласил всех обедать к себе и остался очень доволен маневрами и успехами воспитанников».

Даже если сделать поправку на двойное искажение (письмо, пересказывающее другое письмо), нетрудно догадаться, что и маневры являлись все той же игрой в «солдатики». Налицо было явное расхождение между серьезной и дельной теоретической подготовкой, которую вели кадровые военные, имевшие опыт большой войны, и парадными – на уровне вкусов и возможностей «Их Величеств» – практическими учениями.

И тем не менее А.Я.Булгаков не преувеличивает: его сыну действительно грозили неприятности, если бы «командующий маневрами» засек «нарушение». Сам Николай нарушений подобного рода себе не позволял. По свидетельству очевидца, в 1839 году во время больших Бородинских маневров, летом, в невиданную, почти азиатскую жару «государь Николай Павлович стоял верхом на пригорке перед Бородинской колонной, пропуская мимо себя церемониальным маршем, без перерыва, в продолжение 8-ми часов, все двести пятьдесят тысяч… Нельзя было не удивляться его необыкновенной силе и энергии: он стоял все время недвижным на своем высоком коне, как великолепная статуя древнего рыцаря, не переменяя почти ни разу своего положения».

Император знал, что делал: его пример воспитывал. Автор воспоминаний, в ту пору зелененький юнкер, не выдержавший жары и упавший в обморок, был очень обеспокоен тем, что «его полк» показал себя на репетиции не с лучшей стороны. В ужасе юнкер бросился к родственнику, опытному военному, и тот успокоил его, объяснив, что все будет иначе, когда уланы попадут в «зону магического влияния государя». Так и случилось. При виде истукана на высоком коне, под палящим солнцем, на голой равнине, ни разу не переменившего за день положения, кавалеристы воодушевились, подтянулись – и все прошло великолепно.

Как я уже упоминала, воспитанники гвардейского училища отпускались в увольнительные по воскресеньям и праздникам. Но и тут на каждом шагу их подстерегали неприятные неожиданности. Во-первых, юнкерам не разрешалось ездить в экипажах, в результате чего отпадали визиты к знакомым и родственникам, жившим в отдалении от училища. Что касается театров, балов и вообще «общественных собраний», то они были строжайше запрещены.

Юнкерская форма, если не приглядываться, очень походила на солдатскую, но юнкера в отличие от «нижних чинов», выходя на улицу, должны были быть при полном параде, то есть в тяжелом и холодном кивере, а не в фуражке, а главное, при сабле, также весьма тяжелой. Естественно, молодые люди, дабы облегчить себе передвижение пешком и тем самым сэкономить увольнительные часы, пускались на хитрости. Иногда переодевались в штатское платье, порой маскировались под солдатской фуражкой. Начальство, конечно, знало об этих уловках. Знал и великий князь, и ежели был в настроении, отправлялся «на прогулку». Прогулка была для него видом охоты: чем больше задержанных за неисправность в форме одежды удавалось засечь Михаилу Павловичу, тем добрее, довольный собственной проницательностью, он становился. А на другой день с удовольствием рассказывал о своих трофеях. Приведу для примера опись одного «улова»: офицер в калошах, солдат пьяный, да еще в «расстегнутом виде», унтер-офицер в полурасстегнутой куртке, гвардейский офицер, подстриженный не по уставу…