Выясняя причины задержки Лермонтова в Москве, столь непредусмотрительной, если иметь в виду желание поэта принять участие в весенней экспедиции А.А.Вельяминова, необходимо, на мой взгляд, учесть еще и информацию, содержащуюся в дневнике Симановского, впервые опубликованном, хотя и не полностью, в приложении к книге Якова Гордина «Кавказ: земля и кровь». Документ этот был известен исследователям и раньше, но как дневник неизвестного офицера, с которым Лермонтов при возвращении в Россию случайно пересекся на почтовой станции Прохладная 14 декабря 1837 года. И.Грозовой удалось установить имя автора: Николай Васильевич Симановский, поручик лейб-гвардии Уланского полка.
Публикация эта, насколько мне известно, никем из лермонтоведов, равно как и И.Грозовой, в рассуждении Лермонтова, не отрефлектирована. Между тем она крайне информативна.
Во-первых, как свидетельствует дневник, Симановский окончил ту же Юнкерскую школу, что и Лермонтов, правда, годом ранее. Во-вторых, был Николай Васильевич не только однокашником и однополчанином, но и самым близким другом Николая Поливанова, с которым, в свою очередь, еще со студенческих времен дружил Михаил Юрьевич. И тогда, когда они были соседями по Малой Молчановке, и тогда, когда учились в одном училище, и после выхода в полк. (Уланы и гусары стояли почти что рядом: первые в Павловске, вторые – в Царском Селе.) Учитывая вышесказанное, можно, думаю, предположить, что Лермонтов знал о существовании уникального дневника, дневника, в котором поденно описаны бои, труды и дни той самой весенней вельяминовской экспедиции, в которую Лермонтов так хотел попасть. Во всяком случае, только от Симановского в текст «Героя нашего времени» могли попасть и имя погубителя Бэлы, и сведения о том, что Казбич «таскается с абреками за Кубань». (В записи от 6 июня в дневнике Симановского говорится о том, что генерал Вельяминов, узнав от лазутчиков, что у шапсугов появился хорошо известный ему Казбич, приказывает удвоить караулы.)
И это еще не все. Считается, что в основу «Бэлы» положен рассказ Акима Акимовича Хастатова, у которого некоторое время якобы жила «татарка», звавшаяся тем же именем. Тут, правда, была одна закавыка, над раскавычиванием которой безуспешно бьются комментаторы «Героя нашего времени». У горских племен, обитавших по правому берегу Терека, неподалеку от казачьих поселений, князей не было, не жили в этих местах и черкесы, а вот Лермонтов почему-то называет свою героиню «черкесской княжной». С помощью дневника Н.В.Симановского этнографическая шарада расшифровывается. Одним из первых сильных впечатлений молоденького поручика лейб-гвардии Уланского полка была встреча с группой казаков, конвоировавших захваченных в плен черкесов (дело происходит в Черномории), среди которых была и очень хорошенькая, очень юная «черкесская княжна». Поручик долго не мог отделаться от этого впечатления, представляя ее горестную судьбу…
Предвижу ехидный вопросец: а как вы это докажете? Документально – никак. Но поглядим на ситуацию с бытовой стороны. Лермонтов пересекается с Симановским 14 декабря 1837 года, узнает, что тот вел дневник, затем они расстаются на несколько месяцев. Николай Васильевич направляется в Тифлис, откуда он вернется в Павловск, где стоят уланы, по окончании командировочного срока, то есть весной 1838 года. В начале мая (того же года), переведенный из Гродненского в свой прежний полк, в Царском Селе появляется и Лермонтов.
Да он просто не может не навестить Поливанова, а Поливанов не только дружен с поручиком Симановским, друзья и квартируют вместе, иначе не обращался бы к нему Николай Васильевич с просьбой переслать в Черноморию оставленный в Павловске кивер! (Когда выяснилось, что командированные для участия в Закубанской экспедиции гвардейцы должны будут приветствовать Государя Императора в полной парадной форме, Симановский отправил Николаю Поливанову отчаянное письмо…)
Да Лермонтов не был бы Лермонтовым (читай «Бэлу»!), если бы не сунул нос в поденные записки друга своего друга! Тем паче что и в рассуждении черкесов они были одного, не совпадающего с общегвардейским мнения.
Вот несколько выписок.