Лерой. Обещаю забыть

– Ну что вы, Валерий! Разве Павел способен обидеть нашу девочку?

 Способен, и ещё как! Но доказательств по-прежнему нет, Только чутьё, интуиция. Только жгучая ревность.

– Нет, конечно, нет, – подыгрываю Снежане, улавливая краем глаза недовольное выражение лица Арины, а затем концентрирую внимание на её отце.– Вот только, насколько я знаю, угроза никуда не делась, не так ли, Пётр Константинович?

– Так, – вздыхает тот. – Арина, и правда, чем Лерой помешает? Пусть с вами едет, а?

– Па, я устала от него! – прожигая меня изумрудным взглядом, шипит Кшинская. – Он же, как собачонка, всегда рядом. Достал уже!

– Арина! – осаждает дочь Петя.– И всё же, пусть едет. Мне так спокойнее!

– Ага, – язвительно замечает мелкая.– Но если он опять расквасит Павлу нос, то виноват будешь ты!

 – И это верно, – вновь вздыхает Кшинский. – А давай, дочка, с тобой Арсений поедет, а Лерой на выходных за Снежаной приглядит. Как тебе такой вариант?

– Отлично! – уничижительно улыбается мелкая и, победно подмигнув мне, убегает на второй этаж. – Мы выезжаем завтра в десять.

 Мне же остаётся лишь развести руками: до десяти я заберу эту девочку себе либо сам отпущу с Макеевым навсегда.

 Домой удаётся вырваться чуть раньше: Кшинская заперлась у себя и больше за пределы особняка выходить не планировала, а значит, и во мне потребности не было. На ходу заказываю ужин с доставкой из ресторана, не забывая о маленьком хулигане, который за мороженое с шоколадной крошкой готов разболтать все тайны на свете.

 Около восьми вечера приезжает Ксюша. Спешу к воротам, чтобы встретить её с сыном, только-только подъехавших на такси, но в неуверенности замираю у высокой глухой двери забора. Знаю, что сейчас решится всё! А я, как дурак, надеюсь на чудо.

 Щелчок... Ещё один... Дверь открыта. А я сталкиваюсь вплотную с лучезарным сиянием голубых глаз Горской, таких красивых, взволнованных, чутких, но совершенно чужих. Я даже не мог представить, насколько сильно в моём сознании засели другие: зелёные, яркие, любимые.

 Я искренне улыбаюсь, ощущая небывалую лёгкость. Я смог! Справился! Отпустил! На душе столько света и радостной невесомости, что хочется обнять целый мир. И начинаю я с Горской. Подхватываю её и кружу вокруг себя, как несколько лет назад в Париже, когда мы только-только узнали о Тимохе. Ксюша взвизгивает и смеётся, а я, дурак, вспоминаю, что она в положении, и тут же бережно опускаю её на землю.

– Прости, прости, – начинаю взволнованно, – Всё нормально? Не напугал? Не больно?

– Привет, Лерой, – улыбается она, а в глазах стоят слёзы. Но не те, что я видел в больнице или во время пожара, нет – она просто счастлива лицезреть меня таким, чувствует, что у нас получилось: мы оба научились жить друг без друга.

 Осматриваю её с головы до ног. И всё же я скучал! Сам обрёк себя на одиночество и полную изоляцию, сам чуть не потерял в её лице самого близкого друга, сам пропустил столько важных событий в жизни.

 – Лерой! Лерой! – раздаётся детский тонкий голосок с таким характерным французским «р». Мой мальчик, мой малыш! Он бежит ко мне со всех ног, размахивая плюшевым зайцем с непропорционально огромными ушами.

– Тимоха! – кричу мальчишке, стискивая его в крепких объятиях. Господи, как же мне его недоставало! – Тим, ты стал совсем большим!

 Подхватываю мальчонку на руки и веду гостей в дом.

– Как ты? – несмело спрашивает Горская. Ей неловко. Она хочет ясности и в то же время боится причинить мне боль.

– Кажется, Ксюш, я нашёл свою Жюли, – отвечаю с улыбкой, одной рукой обнимая её за плечи.

 Мы не замечаем времени. Нам так много нужно сказать друг другу! Разговоры обо всём и в то же время ни о чём совершенно! Я выпал из жизни почти на полгода и сейчас пытаюсь наверстать. Мне важно знать, что у Ксюши всё хорошо! Я искренне радуюсь, что у них с Тимуром скоро будет дочка! Не отвожу глаз от Тима, поражаясь, как много и чисто тот начал говорить, да и вообще стал смышлёнее и, что греха таить, смешнее. С удовольствием слушаю о делах Черниговского в Париже, о скорой свадьбе Реми, о том, как Горский уговаривает дочь с Тимуром вернуться в Россию, и понимаю, что буду безумно рад, если Коле это удастся. А ещё замечаю, как изменилась сама Ксюша: всё же беременность ей к лицу! Ловлю каждый её взгляд, каждое слово и улыбку. Я сохраню их в памяти, но доставать буду редко. Сейчас я хочу рядом другую – не такую высокую, не такую белокурую, не такую спокойную и приторно-сладкую... В моём сердце новая любовь, и от осознания этой простой истины ощущаю себя небывало счастливым.

 Ксюша что-то рассказывает о Реми, Тимошка, причмокивая, слизывает с маленькой ложечки мороженое и, позабыв о нас, смотрит мультики, а мне нестерпимо хочется кричать на весь свет о своей симпатии к Кшинской: я не позволю ей завтра уехать ни с Павлом, ни с кем бы то ни было другим. Она моя! Осталось только убедить мелкую в серьёзности моих намерений!

– Ксюш, прости! – поднимаюсь с дивана, где несколько часов в бесконечных разговорах пролетели совершенно незаметно. – Мне нужно позвонить.