Les Arcanes. Ole Lukoie (СИ)

«Моих слез…» – хотел добавить он, но промолчал. Не хотел говорить об этом. Ни к чему Исину было знать, что Минсоку пришлось около получаса изображать безмолвную статую, чтобы дать Чондэ прореветься, а потом держать брата за руку и шепотом успокаивать, потому что тот боялся смерти.

— Ты присутствовал только на торжественной части, — продолжил Чондэ, — и, если быть честным, мне бы не хотелось, чтобы ты видел и это. Я не хотел прощаться с тобой дважды и делать свидетелем этого фарса. Я хотел, чтобы все было тихо. Чтобы после моей смерти, когда запрет Суда перестанет действовать, Минсок показал бы тебе часть моих воспоминаний. Только часть. Вместо всего того, что я так и не успел тебе сказать.

— Ради чего? Чтобы потом все равно заставить меня забыть?

— Нет, если бы это случилось после моей смерти, все воспоминания остались бы при тебе, потому что запрет Суда переставал действовать. Но поскольку Минсок решил сделать все по-своему и исполнить мою просьбу в очень извращенном варианте до моей официальной смерти, их пришлось стереть. К счастью или к сожалению, он их не стер. Обошел запрет Суда временно их заблокировав. Не знаю, хорошо ли это или плохо, но могу с уверенностью сказать, что сейчас нет ничего криминального в том, что все эти воспоминания к тебе вернулись. Можешь пользоваться на здоровье.

— Мда, — устало выдохнул Исин, откидываясь на спинку стула. — Тут без ста грамм не разберешься.

— Разбирайся, — Чондэ придвинул к молодому человеку его стакан, — теперь ты понимаешь, почему в один прекрасный момент я просто стал спиваться на этой работе. Безуспешно правда, но тем не менее…

Исин поджал губы, понимающе кивая, и, выдохнув, одним глотком осушил стакан, неосознанно морщась, когда алкоголь прокатился по горлу, оставляя после себя неприятное ощущение ожога. Чондэ, вспомнив, что у него тоже есть что пить, сделал из своего стакана небольшой глоток.

— Я хочу задать уточняющий вопрос, — кривясь, произнес Исин, все еще ощущая привкус спирта во рту, — но боюсь, что заблужусь в этом космосе окончательно.

— Попытка не пытка, — пожал плечами Чондэ и снова отхлебнул из стакана, перебивая вкус виски последней затяжкой почти истлевшей сигареты, которую затушил в миске.

— Значит тогда у меня на глазах ты вовсе не умер? — Исин поднял взгляд на молодого человека.

— Ммм, — задумчиво протянул Ким, — умер. Частично.

— Что значит частично? — непонимающе нахмурился юноша.

— Понимаешь, — Чондэ озадаченно почесал затылок, — как бы тебе объяснить. То, что ты видел, был не рядовой судебный процесс. Тебя разве не смутило, что там никого не было?

— Ну, я подумал, что тебе просто устроили закрытое слушание или типа того, у тебя связи в Суде, как никак…

— А, нет, вовсе не поэтому, — усмехнулся Чондэ, — обычно там много народу, но в этот раз был необычный судебный процесс. Был самосуд. А там зрители особо не нужны, практика показывает, что присутствие посторонних людей очень влияет на объективность…

— Самосуд? — удивленно переспросил Исин, пытаясь превратить обрывки интуитивных догадок в связные теории в своей голове. — То есть… ты сам себя судил?

— Да, я был судьей и был подсудимым.

— То есть…

— Там довольно сложная и запутанная схема, но если объяснять простым языком, твою душу просто делят на две части. Одна часть оказывается в роли судьи, вторая – подсудимого. Разумеется, Смерть наблюдает за ходом процесса.

— Но это же вообще бред какой-то, — озадаченно мотнул головой Исин. — Нельзя давать человеку себя судить, это же не объективно ни разу. Он всегда будет выносить приговор в свою пользу. Да и как это вообще работает?

— Понимаешь, Исин, дело в том, что такая форма редко используется и, как правило, только для смертников. То есть, на таком суде оправдательных приговоров не выносят. Здесь все, что ты можешь выбрать, это на сильном или слабом огне тебя будут жарить в адском котле. По сути, самосуд выполняет не столько функцию суда, сколько изощренной пытки. Тебе приходится быть палачом для самого же себя. Ты видишь собственную смерть… Просто представь. Вот ты когда-нибудь хотел увидеть собственную смерть?

— Эм, — замялся Исин, — наверно, нет.

— А сам себя убить?

— Тоже нет…

— Зря, — передернул плечами Чондэ, — это занимательное мероприятие, в котором, по сути, нет пострадавших. Это как самоубийство, только по ролям. А самоубийство не преступление. Разве не забавно?

— Если честно, не очень…

— Дело твое, — пожал плечами Чондэ и стал вглядываться в плещущуюся на дне стакана жидкость.

Повисла неловкая тишина. После такого Исину было нечего добавить. Было неприлично после этого продолжать гнуть свою линию страдальца, попрекая Чондэ, но и сдаться, махнуть рукой и ускакать счастливо в закат он тоже не мог. Это было немного нечестно по отношению к самому себе. Ведь он столько времени убивался из-за случившегося, а тут просто закрыть на это глаза, забыть обо всех их разногласиях, сойтись с Чондэ и позволить себе быть счастливым? Нет, это как-то не по-человечески. Глупо – да. Но не по-человечески.