Les Arcanes. Ole Lukoie (СИ)

Бэкхён перевел на него взгляд и долго, очень пристально смотрел, после чего кивнул каким-то своим мыслям и неожиданно выпрямился, делая глубокий вдох.

— Ах да, о Минсоке, — он откинулся на спинку стула, скрестил ноги, на которые снова устроил руки, сцепленные пальцами, и, устремив взгляд в стол, снова затих.

Еще с полминуты они сидели в гробовой тишине. Бэкхён был погружен в свои мысли настолько, что казалось сознание его ушло на обед, забыв поставить табличку «технический перерыв 10 минут».

— Так ты уже скажешь что-то или нет? — не выдержав, Чондэ со всей силы ударил рукой по столу.

Бэкхён вздрогнул и удивленно огляделся.

— Что, прости? — он непонимающе нахмурил брови.

— Речь зашла о Минсоке, и ты…

— Точно! — Бэкхён указал пальцем на Чондэ. — Раз уж речь зашла о Минсоке…

И он снова замолчал, устремляя свой взгляд в пустоту.

— Твою ж мать, — в сердцах бросил Ким и, шлепнув по ноге, отвернулся.

Исин перевел озадаченный взгляд с Бэкхёна на Чондэ и обратно. Что-то происходило, но он совершенно не понимал, что именно. Сначала ему показалось, что Купидон просто издевается, однако постепенно становилось очевидным, что нет.

— Чего это с ним? — тихо прошептал Исин.

— Понятия не имею, — пожал плечами Чондэ и, вскинув руку, щелкнул пальцами, — ладно, Бэкхён, возвращайся на бренную землю.

Купидон, будто по команде, вышел из оцепенения и встряхнул головой.

— Как же это бесит, — поделился он своим раздражением.

— Представляю, — хмыкнул Чондэ.

— Я лишь хотел сказать…

Что Исин, что Чондэ замерли и, кажется, даже дышать перестали, лишь бы не сбить Бэкхёна и дать ему закончить хоть одну фразу, которую он заканчивать вовсе не собирался. Вместо этого он странно поглядел на парней, будто спрашивал, чего это они застыли как суслики на него глядя, откинул назад волосы и, устроившись поудобнее, принялся глядеть на Исина, хмуря брови.

Под таким пристальным оценивающим взглядом Исин немного растерялся и начал вертеть головой в надежде, что хоть кто-нибудь, увидев в его глазах растерянность, объяснит, наконец, что происходит.

Чондэ перевел взгляд с Бэкхёна и тоже стал очень задумчиво глядеть на Исина. Под прицелом двух задумчивых взглядом, Чжан скукожился. В нем раненой птицей забилась параноидальная мысль, что с ним что-то не так. Почему все на него так странно пялятся? Что он сделал? Что сказал? Он тут что, самый рыжий?

— Исин, а тебе случайно не нужно что-нибудь срочно сделать и оставить нас на пару минут вдвоем? — Бэкхён облокотился на стол, доверительно заглядывая Чжану в глаза. — Уверен, у тебя наверняка есть куча неотложных дел, которые только и ждали этой минуты, чтобы ты ими занялся.

Исин непонимающе перевел взгляд на Чондэ, который в свою очередь перевел внимательный взгляд на Бэкхёна, будто силясь разгадать его план.

— Я, честно, не припомню, чтобы мне было нужно, — Исин облизал пересохшие губы и, нахмурившись, повернулся к Бэкхёну. — А мне нужно?

Этот вопрос был задан молчавшему Чондэ, замершему каменной статуей. По его лицу было видно, что он старательно что-то обдумывает, потому, наверно, он и не замечал пристальный вопросительный взгляд Исина, направленный на него.

— А ведь знаешь, я вдруг вспомнил, — Чондэ отошел от оцепенения и поерзал на стуле, усаживаясь прямо, и повернулся к Чжану, растягивая губы в извиняющейся улыбке, — что у нас кофе закончился.

— Закончился, значит? — Исин прищурился.

— Если поторопишься, успеешь…

Он не был дураком и прекрасно понимал, что его откровенно, пусть и вежливо, прогоняют, но делал это исключительно Бэкхён, а Чондэ сомневался в том, так ли это нужно. Его слишком длительное сомнение дало Исину крохотную надежду, что он достоин быть здесь и услышать ту тайну, что по мнению Бэкхёна для его ушей не предназначалась. Было немного обидно, что у всех, кто явились в его жизнь вместе с открытым миром, от него слишком много секретов. В особенности у Чондэ. Но почему? Что за могущественная сила мешала этим людям посвятить Исина в их тайны, ведь он теперь один из них. Разве нет? Он умеет хранить секреты. А может они думали, что он не справится с ними, с тайнами этими, что это тяжелое бремя, которое у него не хватит сил нести. Защищали его. Возможно, кто знает.

Исин думал, что после всего просто не должно возникать сомнений о том, что он способен это вынести. В то же время, наученный горьким опытом, он прекрасно понимал, что есть вещи, которых он знать не хочет, но… его просто начинало раздражать, что все шушукаются у него за спиной, закрывают плотно двери и замолкают, стоит его увидеть. От этого Исин себя чувствовал каким-то прокаженным, ничтожным. Он бы очень хотел поддержать разговор, и он бы смог, если бы его посвятили. Только никто не посвящал. От этого Исин чувствовал информационную изоляцию. Его вечно попрекали его же незнанием, но при этом никто ничего не говорил. И хуже всего в этом было то, что порой Исину казалось, что вместе с какой-то правдой, люди, которые его окружают, скрывают часть себя, что не дает возможности составить о них хоть какое-то полное мнение.