И двойник – нет, сам Рауль Джермайль – двинулся вперед. Едва ли похожий на человека, монстр-палач приближался к своей жертве неизменно, как бы та ни старалась отступить. И, оказавшись прямо у его лица, тихо шепнул, поднимая электрошокер:
– Поиграем?
Две женщины, связанные страхом за свою жизнь. Несколько уколов и бутылка чистой воды помогли Энид прийти в себя, и ее огромные карие глаза впились взглядом в лицо склонившегося врача.
Напряженное молчание можно было резать ножом. Три пары глаз наблюдали за действиями женщины в белом халате, женщины с дрожащими руками, покрытыми ссадинами и ушибами.
Она думает, что умрет, если ослушается. Она в руках невменяемого психопата, плывущим взглядом наблюдающего из-за потрескавшихся стекол собственных очков. Его разум уже давно не здесь, мысли текут ручьем, пробивающим себе путь среди неисследованных людьми пустошей, проходят через камни, где еще не шли мысли обычных людей. Ручей петляет, и никто не знает, где он окажется в следующую минуту. Опасность, непредсказуемость. И потому женщина продолжает отточенные до автоматизма действия, чтобы не вызвать его гнев.
Кристиан следила за движениями ее рук, за инструментами в ее руках. За губами, едва шепчущими что-то, неслышимое им. Неслышимое всем, кроме Энид.
И Энид кивнула.
– Филиппо… – тихо позвала она. Она хотела приподнять голову, но не сумела, и врач поддержала ее. – Филиппо, подойди ко мне.
Филиппо приблизился, аккуратно забирая Энид у женщины. Та отошла, встав на некотором расстоянии от Флориса и осторожно покосившись в его сторону. Юноша оцепенел, не замечая ее присутствия. Он смотрел на Энид, и ручей его мыслей все тек и тек средь неизведанных земель.
– Филиппо…
Бледная рука легла на небритую щеку.
– Я хочу сказать тебе кое-что… Кое-что очень важное…
– Я… Я слушаю.
Энид слабо улыбнулась.
– Помнишь, я все говорила про поле, полное цветущей скабиозы? Как хотела отвести тебя туда…
– Мы выберемся оттуда и сходим! Я обещаю! Я отложу все дела!
Она помотала головой.
– Нет. Не говори ничего. Мы… не сможем. Судьба дала нам так мало времени…
Филиппо хотел было возразить, но она прижала пальцы к его губам.
– В том поле… Я чувствовала себя свободной. От людей… от слухов…
Она закашлялась, все еще улыбаясь.
– Сколько я бы не помогала людям, слухи, что это я довела своего мужа, преследовали меня по пятам. Даже когда я уехала, даже сейчас… Меня считают отвратительной убийцей.
– Это не так! Я…
– Но это не значит, что я плохая. И я знаю, что ты тоже не плохой человек, Филиппо. Я знаю тебя нежным. Я знаю тебя любящим. Я знаю тебя испуганным, восторженным, сильным, человечным. Я знаю, что ты… хороший.
Филиппо застыл, когда она едва провела рукой по его щеке.
– Я знаю, ты делал ужасные вещи. Но это… в прошлом. Ты можешь измениться. Ты можешь стать иным. Ради меня.
– Я…
– Не надо больше. Деньги того не стоят. Пожалуйста.
Огромная, едва сжимающаяся от склеродермии рука обхватила бледную ладонь.
– Обещаю. Только выберемся отсюда, и…
Энид улыбалась. Улыбалась грустно и столь слабо, что Филиппо замолк. Затихли звуки вокруг. Не было слышно дыхания, не было слышно стука пятерых сердец, запертых в маленькой камере.
– У нее… заражение крови из-за открытого перелома руки. Я ничего не могу сделать. Она сильная… Продержалась дольше, чем могла бы.
Голос врача эхом прошелся по камере. Наступила тишина.
Филиппо бережно взял Энид на руки, прижимая ее к себе. Ее руки слегка приподнялись, чтобы лечь ему на плечи.
– Я… люблю тебя, Энид.
– И я… лю…
Руки медленно упали, и время остановилось.
Звуки вокруг загустевали, словно замороженные в криокамере. Марселло шел вперед, прислушиваясь к собственным шагам, и думал о том, как похоже это место на сам лес. Такое же всепоглощающее и тихое. Словно и впрямь есть какая-то сущность, охраняющее это место – живая, неведомая для простого человеческого сознания.
Отставить эти глупые мысли. Сейчас главное – найти пропавших.
Марселло вздохнул, и воспоминания нахлынули на него удушающей волной. Он знал, почему это дело так важно для него – и вовсе не от зависти к спецгруппе. Просто он должен был найти их – он и никто другой. Ради собственного же душевного равновесия.
Впереди что-то блеснуло, и Марселло пригляделся. Свет фонаря цеплялся за что-то подвижное, зыбкое, и капитан ускорил шаг.
Вода.
Подземное озеро, раскинувшееся перед Марселло, терялось где-то вдалеке, куда не пробивался свет фонаря. Вода мерцала, будучи при этом непроницаемо черной – словно обсидиан.
Марселло не любил водоемы. Особенно такие темные – никогда не узнаешь, что там на глубине. Никогда… не найдешь.
Ему показалось, что он видит ее силуэт, медленно выходящий из воды – юная девчушка в летнем платье, облепленная водорослями. Вспухшее от воды синее лицо, выступившие вены на шее – такой он ее помнил в последний раз, когда приходил на опознание.